Смертельное шоу
Шрифт:
– - Вам назначили встречу?
– - Да. Я... я -- Весенин. От Аркадия. Вот...
– - Подождите минуточку.
В ноздрях до сих пор стоял едкий запах Венеринского пота. Как говорил один Санькин знакомый по зоне, все мужики одинаковые, только зарплата у них разная, и все женщины тоже одинаковые, только запах у них разный. Насколько Венере повезло с личиком, настолько не повезло с остальным. Санька поежился от одной мысли, что придется рядом с ней на сцене потеть под софитами, и тут дверь щелчком напомнила о себе. Объявлять о том, что она открылась, она почему-то не хотела.
Справа, за стеклом кабинки, памятником
– - Второй этаж, -- глухо произнес он.
Мог бы и не объяснять. Белоснежные мраморные ступени закончились на площадке второго этажа. Выше шли обыкновенные, из серого железобетона.
Единственная дверь оказалась тоже бронированной. Она открылась до того, как Санька успел нажать на кнопку, и это немного напугало его.
– - А-а, эт ты, -- из-за порога сказал Филипп.
У него был еще более сонный голос, чем в фойе у гримуборных Кремлевского Дворца съездов. Казалось, что он прямо сейчас, в прихожей, закроет глаза и захрапит.
– - Заходи, -- предложил он и протянул кисть.
Санька шагнул через порог, и Киркоров прямо на глазах стал выше.
Теперь, чтобы с ним разговаривать, нужно было задирать голову.
– - Пошли ко мне в кабинет.
Из узенькой прихожей, стены которой были плотно увешаны фотопортретами звезд эстрады, они прошли через огромный зал в комнату, треть которой занимал слоноподобный письменный стол, и Санька только в этой комнате додумался, что это для него висящие в прихожке улыбающиеся певцы были звездами. Для Филиппа они играли совсем иные роли. Кто -- друзей, кто -знакомых, кто -- просто коллег по работе. Саньке даже стало интересно, в каком качестве воспринимают его, и он с намеком спросил:
– - Аркадий обо мне звонил?
– - Садись на это кресло, -- показал Филипп на мощное сооружение с зеленой кожаной обивкой.
– - На то не нужно. Это у меня для журналистов.
Санька сел с удовольствием. Всегда приятно, когда человек, достигший многого, считает тебя коллегой, хотя ты еще не достиг ничего.
– - Чуть не забыл!
– - полез в карман Санька.
– - Я ж из-за
цепочки...
Он протянул крупные желтые звенья на ладони. Они почему-то не ощущались золотыми. Наверное, оттого, что даже в этой небольшой комнате было полно дорогих вещей. Чего только стоили золотые весы на столе или шелковые обои стен, много раз повторяющие любовную сценку восемнадцатого века: дамы с осиными талиями в невероятных платьях и кавалер с профилем записного красавчика!
Слева от Саньки, у стены, стоял книжный шкаф. Его лакированные дверцы выглядели скорее пластиковыми, чем деревянными. Санька не любил лакированную мебель. В детдоме, еще в младших классах, он украл из кабинета директрисы, из ее письменного стола, кошелек с тридцатью семью рублями. Шестерок хватало уже тогда, и кошелек, правда, уже без денег, нашли у Саньки под подушкой. Директриса била его метровой учительской линейкой по рукам, которые она приказала положить на ее стол, а Санька молча плакал и почему-то ненавидел стол больше, чем директрису. Лакированный стол чудился ему единственным свидетелем его унижения, и когда уже в старших классах они загружали на борт грузовика мебель для переезда в новое здание, он специально вызвался нести именно этот стол,
И вот теперь слева от него стоял его лакированный шкаф-собрат и смотрел на Саньку, усмехаясь цветными глазами книжных корешков. Но еще больше, чем корешков, на стекле шкафа было фотографий
Киркорова и Пугачевой. Оба этих лица в разных вариантах виднелись и в серванте рядом со шкафом, и на столе у Филиппа.
– - Да, бывают и такие почитательницы, -- сгреб Филипп желтые капли в ящик стола и задвинул его.
– - Значит, ты у Аркадия в раскрутке?
– - У него.
– - Заметно.
– - Правда?
– - Уже на десятом месте в рейтинге.
Кожа на лице у Саньки враз натянулась, стала сухой и жесткой. Наверное, сейчас от его щек можно было прикуривать.
– - Каком рейтинге?
– - В газете. Сам знаешь, в какой.
Он порылся в залежах на столе, где вповалку укрывали бархатистое зеленое сукно кассеты, аудиодиски, газеты, журналы, флаконы с лаками и дезодорантами, ручки, ножницы, бумажки, еще что-то непонятное. По мере разгребания показались письменный прибор, телефон сотовой связи. Создалось ощущение, что еще немного -- и из-под завалов появится на свет божий что-нибудь типа музыкального центра.
– - Вот. Посмотри, -- наконец-то нашел он газету.
– - На последней полосе.
"10. NEW. Александр Весенин. "Воробышек", -- прочел Санька и снизу вверх пробежал по строчкам. Филиппа Киркорова там не было. От этого стало еще нестерпимее стыдно.
– - У Серебровского в клубе уже пел?
– - все тем же сонным голосом спросил Киркоров, но теперь уже в нем сквозила укоризна.
– - Да. Пел.
– - Понравилось.
– - Не очень.
– - Это хорошо.
Газета мешала разговаривать. Санька сначала сложил ее вчетверо и провел пальцами по складкам, но, когда увидел, что подушечки стали черными, засунул ее под другие газеты на столе. И как только она исчезла, стало легче на душе. Как будто теперь уже никто не знал тайну его позора.
– - Серебровский тоже когда-то продюсером был. Но прогорел. А потом вдруг всплыл. Резко так. У него шикарный клуб?
– - Очень.
– - Я по клубам не пою. А ты уж думай сам. В клубах популярность не заработаешь...
– - А правда, что Серебровский -- не настоящая фамилия?
– - Мне один человек говорил, что не настоящая. А что?
– - Да так...
– - Ты Аркадия слушай, да не во всем слушайся, -- ни с того ни с сего вяло сказал Филипп.
– - В шоу-бизнесе все время кто-то кого-то бросает. Или продюсеры певцов, или певцы продюсеров. Придет время -- и ты бросишь...
– - Значит, Аркадий -- плохой директор?
– - Обычный. Хороших вообще единицы. Хороший -- это тот, кто из глухонемого может сделать звезду...
Со стены, с огромного портрета, на Саньку смотрел еще один
Киркоров. Он был в черной шляпе и с еще неразорванной цепью на
груди. На портрете Киркоров был похож на цыгана, у которого
отобрали его любимую гитару. До того много грусти светилось в его
распахнутых карих глазах. Висящий рядом с ним портрет Пугачевой
был выписан получше.