Смертельное шоу

Христофоров Игорь

– - Я же, извините, говорил.

– - Что говорил?

– - Нам аппаратуру переломали.

– - Напиши чего надо. Из Москвы привезут. Вместе с девками. Понравится, как играете, насовсем подарю. Я все равно кроме как на зубах ни на чем лабать не могу. А ты?
– - повернулся Букаха к телохранителю.

Тот упорно сверлил глазами санькины загорелые кисти. Через полчаса на них должна была появиться от взгляда краснота.

– - Что?
– - не понял телохранитель.

– - Там, на столе, отрывные листки, -- показал Саньке Букаха.
– Накалякай, чего

надо... Не стесняйся. Перевальное -- моя зона. Раз кто набузил, значит, он и меня обидел.

Совсем не веря в барский жест, Санька подошел к столу, написал лучшие из тех, какие знал, марки аппаратуры, включая последнюю цифровую модель радиомикрофона, подумал и в конце приписал: "Соло-гитара "Гибсон".

Глава восемнадцатая

СЧАСТЛИВЫЙ НОМЕР

Жеребьевка проходила мрачно. Над концертным залом, над столом жюри, над еле-еле заполненными двумя рядами соискателей висело плохое предчувствие. Несмотря на покушение на Буйноса, конкурс не отменили, но все ощущали себя так, будто их намеренно обманывают, а на самом деле к концу жеребьевки объявят, что "Голос моря" не состоится. Никто не разговаривал, никто не реагировал на вытянутый первый или тринадцатый номер. Все конкурсанты будто бы выискивали в круглом, как аквариум, стеклянном барабане не просто порядковые номера, а те, по которым их будут расстреливать.

– - "Вест-севенти", Калининград, -- тихо объявила Нина, и в этот момент в двери появился Андрей.

Санька привстал на кресле, чтобы он его увидел, и Покаровская, председатель жюри, строго потребовала:

– - Идите вытягивайте.

– - Я не из "Вест-севенти", -- ответил Санька.

– - А где ж они?

У певицы было лицо давно не спавшего человека. Даже густой слой макияжа не спасал от этого ощущения. Видимо, она знала об этом и постоянно смотрела вбок. Люди в профиль почему-то выглядят менее усталыми, чем в фас.

– - Они утром уехали, -- пояснил кто-то из конкурсантов.
– Самолетом...

– - Привет, -- сел рядом Андрей.

– - До нас еще далеко, -- вдавил себя в кресло Санька.

Почему-то хотелось сесть еще ниже, чтобы уже никто никогда его не замечал.

– - Мужики решили уезжать, -- шепотом прохрипел Андрей.

– - Они в Перевальном?

– - Да. Пакуются.

– - Мне обещали найти гитариста, -- грустно произнес Санька.

– - Глухой номер. Местные больше трех аккордов не знают. Посидим в Москве, покумекаем. Может, какому-нибудь продюсеру в рабство продадимся. И то спокойнее будет, чем в этом пекле вариться...

– - Дождь закончился?

У Андрея сухим был низ брюк. Зонт, торчащий из-под мышки, походил на палку сырокопченой колбасы.

– - Я под него не попал. В автобусе ехал -- был. А потом -- нет. А

ты где мотался?

– - Аппаратуру выбивал.

– - Не гони.

Чуть громче обычного Нина объявила:

– - Группа "Молчать", Москва.

– - Следующие -- мы, -- напомнил Санька.

– - Я не пойду.

Андрей сидел, набычившись, и смотрел на Покаровскую с таким

видом, будто силился понять, как эта размалеванная кошка сумела стать звездой в восьмидесятые годы.

На сцену вразвалочку, будто матрос после длительного плавания, выбрался худенький парень. Он был одет подчеркнуто небрежно: драные китайские кеды, коричневые брюки от школьной формы времен застоя, свитер глупейшей сине-желтой расцветки в плотных пятнах кетчупа и чернил. По левой скуле парня, вплоть до шеи, тянулся узенький рыженький висок, а правая была выбрита сантиметра на три выше уха. Перед глазами у него болталась длиннющая прядь волос, выкрашенных в едко-зеленый, почти лимонный цвет, а к правой ноздре пришпилена канцелярская кнопка.

– - Панк вонючий, -- прохрипел Андрей.

Санька поневоле посмотрел на барабанщика. Свежий загар состарил его. Если бы он еще и не брился, то его точно остановили бы где-нибудь в городе милиционеры.

Его мрачностью можно было заразиться. И когда Нина еще громче, чем до этого, произнесла: "Группа "Мышьяк", Москва", Санька без жалости пнул Андрея в бок.

– - Иди. Мы, -- прошипел он.

– - Не пойду. Пошли они все...

– - Группа "Мышьяк"!
– - в испуге крикнула в зал Нина.

– - Они тожье, дарагая, свалили савсэм, -- съехидничал кто-то с кавказским акцентом в первом ряду.

Нагнувшись, Санька наконец-то увидел Джиоева. Вокруг него сидело человек восемь со смоляными усами и орлиными носами. Рядом с ними гладко обритое, вовсе без усов, лицо Джиоева смотрелось вовсе не по-кавказски. Он подбрасывал на ладони пластиковую фишку с номером "1", вытянутую им совсем недавно из барабана, и Санька почему-то был уверен, что он не мог просто так вытянуть такой интересный номер, а получил его по блату.

– - Серьезно уехали?
– - повернулась к Нине Покаровская.

Ручка в ее тонких пальчиках повисла над списком конкурсантов.

– - Мы здесь!
– - Встал Санька.

– - Мы уезжаем, -- снизу напомнил Андрей.

– - Дай, -- пнув его колени, выскребся в проход между секторами Санька и уверенно пошел к лестнице на сцену.

Больше всего он боялся, что Андрей вскочит и устроит скандал. Но сзади ничего не произошло. Два ряда в зале и президиум на сцене сидели в едином похоронном молчании. Не уедь с конкурса восемь групп -- и молчанием можно было бы отравиться. Они словно увезли свою часть траура, оставив хоть какую-то отдушину.

Шагнув к барабану, в котором отливали яркими красками шары, Санька ощутил, что на душе стало чуть легче. Возможно, рядом с этими по-детски веселыми шарами угрюмость зала таяла.

Он сунул руку, выхватил синий, так похожий на цвет его прежней милицейской формы, и протянул Нине. Ее дрожащие пальчики провернули половинки шара в разные стороны, и на стол упал пластиковый квадрат.

– - Девятнадцать!
– - с непонятной радостью объявила Нина.

– - Поздравляю, -- повернула к нему свое усталое лицо Покаровская и растянула густо накрашенные губы улыбкой.