Смотреть на звезды. (Вопрос – половинка сердца)
Шрифт:
Официант качает головой.
– У нас осталась всего пара бутылок, так что мы не по даем в бокалах. Это же эксклюзив. Тот год выдался очень хорошим.
Элин блуждающим взглядом обводит зал:
– Все зависит от того, как на это посмотреть. Но я охотно заплачу вам за целую бутылку, только несите скорее. Я этого заслуживаю. Пусть будет восемьдесят второй.
– Ясно, что вы этого заслуживаете. – Официант закатывает глаза. – Кстати, мы скоро закрываемся.
Элин кивает:
– Не беспокойтесь, я пью быстро.
Она просматривает стопку писем и откладывает их в сторону, не читая,
Открывает конверт и достает из него сложенный лист бумаги. Разворачивает. И замирает. Перед ней самая настоящая карта звездного неба, на которой большими, с завитушками буквами выведено ее имя. В верхней части листа написано:
Сегодня одна из звезд получила имя «Элин».
Она снова и снова перечитывает эту фразу, написанную на языке, от которого уже успела отвыкнуть. Длинный ряд координат указывает точное местонахождение звезды, которую кто-то назвал в ее честь. Звезды, которая отныне носит ее имя… Это может быть только… Господи, неужели это правда… не ужели это он отправил ей это письмо?
Усилием воли Элин заставляет себя унять бешеный поток мыслей в голове, ей не хочется произносить его имя даже в мыслях. Но его лицо она видит совершенно отчетливо – все такое же радостное и улыбающееся.
Сердце тяжело колотится в груди. Элин отбрасывает от себя карту и замирает, в ужасе глядя на нее. После чего срывается с места и пулей вылетает из зала. Очутившись на улице, задирает голову, но вместо черного неба видит над крышами домов только темно-синюю, лишенную всяких очертаний массу. В Нью-Йорке никогда не бывает по-настоящему темно – настолько, чтобы можно было увидеть прихотливую россыпь звезд. Небоскребы Манхэттена достают почти до неба, и, должно быть, с их крыш кажется, что до звезд рукой подать, но отсюда, снизу, с улиц, звезды выглядят такими невообразимо далекими.
Она возвращается в зал. Официант стоит и ждет ее возле столика с бутылкой в руках. Наливает совсем немного на донышко, и она проглатывает, даже не почувствовав вкуса. Нетерпеливым жестом велит наполнить бокал до краев и делает еще два больших глотка. После чего снова берет в руки карту и принимается так и этак вертеть глянцевый лист бумаги. Внизу, в самом углу, на темном фоне, приписка, сделанная золотыми чернилами:
Я увидел твою фотографию в журнале. Ты все такая же. Long time, no see [2] . До встречи!
2
Давно не виделись (англ.).
Ф.
Внизу – адрес. Элин читает знакомое название местности, и внутри все переворачивается. Не в силах оторвать взгляда, она смотрит на строки,
– Фредрик.
Во рту пересохло. Элин протягивает руку к бокалу с вином и одним махом осушает его. После чего, отбросив всякие приличия, громко зовет официанта:
– Эй, где вы там! Принесите мне большой стакан молока! Я просто умираю от жажды!
Хейвиде, Готланд, 1979
Двести миллилитров каждому. И чтоб без всяких ссор!
Маленькие ручки жадно ухватили красно-белый треугольный пакет молока, который Элин только что положила на сосновый стол. Две пары мальчишеских рук с землей под ногтями. Элин попыталась отодвинуть пакет, но куда там! Братья острыми локтями отпихнули ее в сторону и громко заспорили, перекрикивая друг друга:
– Я налью себе первый!
– Ты нальешь себе слишком много!
– Дай мне!
Строгий голос оборвал спорщиков:
– А ну хватит шуметь, надоело уже! Кто старше, тот и нальет себе первым. Неужели так трудно разобраться? Каждому по двести миллилитров. И слушайтесь Элин!
Марианна стояла к ним спиной, склонившись над раковиной, и что-то остервенело терла.
Элин оттолкнула Эрика с Эдвином в сторону. Мальчишки повалились на стоящий в кухне диванчик, вцепившись в пакет мертвой хваткой. На столе появился кувшин из коричневого фарфора, в который надо было перелить молоко, и в кухне воцарилась почти мертвая тишина. Воздух словно загустел, и время остановилось. И вдруг… Дзинь! – и содержимое пакета пролилось на стол, а кухню огласил многоголосый вопль.
Следом – снова тишина, и в этой тишине – три пары вытаращенных детских глаз.
Белая молочная лужа растекалась по столу, капала на пол и белыми ручейками струилась вниз по занозистым ножкам стола.
– Ах вы мелкие, неблагодарные твари! Вон! Вон из моей кухни! – вспорол тишину кухни злобный вопль.
Элин и ее братья пулей выскочили за дверь и опрометью помчались через двор, преследуемые несущимися вслед ругательствами, от которых дрожали стены кухни. Возле сарая они остановились и спрятались за кучей хлама, тесно прижавшись друг к другу.
– Элин, нам что, сегодня больше уже ничего не дадут? – испуганно прошептал младший из братьев.
– Она скоро успокоится, вот увидишь, Эдвин. Не волнуйся. Это я виновата, что кувшин треснул, надо было осторожнее его ставить. – Элин нежно погладила брата по голове.
Какое-то время они втроем сидели в тишине, после чего Элин встала и нерешительным шагом направилась к дому. В окне она увидела согнутую фигуру матери. Та собирала с пола осколки, подцепляя их большим и указательным пальцами. Стопка черепков в руке Марианны росла. Распахнутая настежь дверь кухни противно скрипела на сквозняке. Из водосточного желоба выкатилось несколько капель дождевой влаги и упало в бочку. Кап-кап. Элин внимательно прислушалась к этому звуку. В самом доме было тихо. Собрав осколки, Марианна осталась сидеть на корточках на полу кухни, замерев и свесив голову на грудь. Подошла Бланка, обнюхала пол и принялась лакать молоко. Мать не обратила на собаку никакого внимания.