Смуглая леди (сборник)
Шрифт:
помню, как он на коне приезжал.
– Так вы, значит. .
– Ну еще бы! С детских лет! Так он всегда смеется!.. Вот прошлым летом ходил он, гулял и зашел к дяде моему, в кузницу. А дядя мой его только на два года моложе. Насчет
каких-то замков они потолковали. Он говорит: зайдешь, мол, завтра, посмотришь,
сговоримся. Дядя его оставлять стал. "Нет, говорит, тороплюсь". Простился, подошел к
двери, хотел ее толкнуть, да как грохнется! Почернел, напрягся и все воздух, воздух ртом, как рыба, хватает,
знающий, сразу по такому случаю берет его под мышки, я - за ноги, и вот кладем мы его
на лежанку. Он лежит, а грудь все ходит, все ходит. И весь побагровел, и из глаз слезы, слезы, слезы. Дядя ему два раза лицо платками обтирал. Так он с час пролежал. Потом:
"Дай, говорит, руку, хочу сесть". И сел. Дядя меня в погреб послал за медом, я сбегал, целый жбан принес. "Пей, Билл, - говорит дядя, - он у меня на мяте, целебный, сразу
лучше станет". Он взял жбан в обе руки, а пальцы дрожат, и как впился в него, пил, пил, пил - половину не отрываясь выпил. Встал, отряхнулся. "Спасибо, говорит, вылечил меня, ну, я пойду". Потом постоял, подумал и говорит: "А я о тебе вспоминал. У нас в театре
хорошую балладу сложили о кузнецах - я найду, спишу тебе ее и покажу, на какой голос
петь". А дядя-то мой когда-то первый запевала здесь у них был. Вместе к реке они все на
троицу ходили. Дядя всех там одним голосом перебивал. Ну а сейчас, конечно, где ему
петь. Он полуглухой стал в этой кузнице!" - Что ты, - говорит дядя, - я уж и тех лет не
помню, когда я пел! Ты что, забыл, сколько прошло!" Тот смеется: "А ведь и верно, забыл".
Дядя говорит: "Вот и я вижу, что забыл. Ты думаешь, что нам всем по двадцать лет".
–
"Нет, говорит, про себя я так не думаю. А вот на тебя посмотрел - позавидовал, все у тебя в
руках кипит, все горит огнем. Как ты был молодым, так и остался. А я вот от своей работы
на покой запросился. Буду теперь нажитое проживать, прожитое вспоминать, у камелька
кости греть да внучат на ноге качать. Вот такое теперь мое дело". И все улыбается, улыбается, так и ушел улыбаясь! Я вот говорю, что с малых лет его помню и никогда
сердитым или хмурым не видел! А теперь вот умирает! Да! Теперь уже не пойдешь к их
колодцу за водой! И запрут, и собаку спустят! В Нью-Плесе вода знаменитая, там колодец
глубокий, до самого белого песка. Еще старый хозяин рыл. Да! Смерть - это тебе...
– Он
вдруг оглянулся, понизил голос и спросил: - А королевский указ...
– Что - королевский указ?
– удивился Гроу.
– А! Значит, не открыли вам всего, - кивнул головой рыжий.
– Есть у него королевская
хартия на его имя. Что в ней - никто точно не знает, но только дает она большие
привилегии на все, ему и его потомкам - кого он из них выберет.
спор, - парень опять оглянулся, - наследника-то мужчины нет, одни дочки, у них и
фамилия другая, вот они, значит, и сомневаются: подойдут под эту бумагу или нет? А если
нет, то прошение надо писать королю, просить, чтобы признали. А вот будет он писать или
нет - этого никто не знает. Рассердится да и не напишет. Вот и все. Вы про это ничего не
слыхали?
– Нет, - сказал Гроу и поднялся.
– Ну, спасибо за разговор. Пойду, а то хватятся. До
свиданья.
– До свиданья, - кивнул головой рыжий.
– Да не торопитесь, сейчас они вас не
хватятся. Сейчас они все в одном месте собрались, обсели его, как мухи пирог, затаились, прихитрились и ждут, ждут...
"Да, - подумал Гроу, выходя на улицу.
– Нет, недаром сказано: "Враги человека - его
домашние". Христос и в этом кое-что понимал".
Днем наверху, в комнате хозяйки, произошел какой-то, видимо, резкий, хотя и
быстрый и очень негромкий, разговор. Потом миссис Юдифь вышла и прошла мимо него
(он сидел на лавке около колодца). Лицо ее было в красных пятнах, а губы сжаты. Тонкие, недобрые губы Шекспиров. Около полуоткрытой калитки ее ждал человек, может быть, муж или родственник. Он спросил ее что-то, а она досадливо махнула рукой и прошла.
"Стерва баба", подумал Гроу.
Затем вышел доктор Холл под руку со священником. Он, конечно, сразу же вскочил и
поклонился. Доктор Холл как будто его и не заметил вовсе, но священник и еще раз
оглянулся. Они сделали круг и сели на другом конце сада, и Холл начал что-то энергично
говорить, разводя руками и доказывая. Священник слушал, - склонив голову и чертя что-то
концом туфли. Потом вдруг вскинул глаза и что-то сказал, - оба они взглянули в его
сторону. Затем немного поговорили еще, поднялись и прошли мимо, в дом. На этот раз
Холл заметил его и кивнул очень ласково.
Затем во двор вышел Бербедж и подошел прямо к нему.
– Вас зовет мистер Виллиам, - сказал он. ... Шекспир, одетый, сидел в кресле и писал.
Чернильница стояла рядом на стуле. Шекспир казался совсем здоровым - плотный,
упитанный джентльмен средних лет, с большой лысиной и полными щеками. Вот только
бледен он был очень. Когда они вошли, Шекспир взглянул на них, приписал еще что-то и
протянул бумагу Бербеджу.
– Присыпь песком, - сказал он, - это, кажется, все, что надо.
Бербедж быстро оглядел записку и сказал:
– Этого, конечно, хватит, Билл. Теперь другое: что из этого у тебя сейчас есть и чего
нет?
– Сейчас придет Харт, - сказал Шекспир и посмотрел на Гроу.
– Коллега, вам придется