Снежная Королева

Соланж Тиана

— А вы… не похожи на свою мать, — вдруг спокойно произнес он, нисколько не замечая моего холодного приема.

— Вы не правы, — копируя его тон, возразила в ответ, — я ее точная копия. Разве вы не по внешнему сходству ищете Видящих? Смотрите, волосы, глаза, внешность… — я невинно хлопнула ресницами, отмечая, как потемнели от гнева его глаза, но лицо оставалось внешне спокойным.

— Внешне — да, — легко согласился он, а потом добавил, — но в вас есть стержень. Неудивительно, что вы смогли выжить и снять проклятие. Теперь я понимаю, чем вы заинтересовали моего сына, что он, — я снова напряглась, ожидая услышать то самое признание. Ну, что поделать,

вера в лучшее неискоренима во мне, — решил узнать ваш… м-м, феномен поближе. Феномен вашего рождения, — пояснил он мне.

Негодование снова всколыхнулось во мне с прежней силой. Да так, что перед глазами застила алая пелена. Если он… если сейчас не уберется…

— Хм, даже так, — удивленно протянул мужчина, когда я посмотрела на него, едва ли не препарируя его взглядом. Тем самым, с черным зрачком и синей каймой по радужке глаза. — Если бы вы были мужчиной, то я…

— Послушайте, я устала. Зачем вы пришли? Вы узнали, что хотели? — я действительно устала от этого неприятного разговора. Да и не хотелось мне больше говорить с этим человеком, пусть он был отцом моего любимого мужчины. Но теперь я поняла, что мне нет и не будет в этой семье места, поэтому продолжать любезные с ним беседы, да и просто его видеть, я не хотела. Да, он прав, я жестче, чем моя мать, но и жизнь у меня была иной. — Уходите, пожалуйста….

Он еще несколько долгих секунд смотрел на меня, словно что-то прикидывая в уме, а потом встал и направился к выходу. На пороге он неожиданно обернулся, а в уголках его губ я заметила намек на улыбку.

— Вообще-то, я заходил, чтобы поблагодарить за сына. Вы спасли его, хотя он оказался в этой заварушке частично по вашей вине. Но все равно — спасибо. И… я переведу на ваш счет сумму, какую вы мне…

— До свидания, — резко оборвала я его, начиная злиться сильнее. Нет, он за кого меня принимает?! И это его оговорка, или нет? Что я виновата в том, что Глеб сейчас в реанимации. — Мне не нужна ВАША благодарность. И деньги тоже можете зас… не тратить, — я говорила глухо, потому что не желала, чтобы он знал, как мне больно и обидно в этот момент.

— И все же… спасибо, Даша, — проговорил Вестник и вышел.

Вестник. Я не могла назвать его иначе, слишком обидно мне было сейчас. И одиноко. Одна, я снова одна.

— Нет, у меня есть ты, малыш, — прошептала я, кладя руки на живот. — А я у тебя…. Завтра обязательно поговорим с папой, может… может… он тоже захочет быть с нами, — я глотала воздух, а по щекам струились жгучие слезы.

* * *

Глеб.

И звезды мирно падали,

Как будто для меня.

Я каждый раз загадывал

Тебя не потерять.

Но больше не могу,

Я просто мучаю себя,

Теперь ты больше не моя.

(Эмин и Jonhy Камин)

Два месяца спустя.

Я сидел у жарко пылающего камина в доме своего отца. Смотрел на алые язычки пламени, но не чувствовал тепла. Внутри меня все настолько замерзло, что даже боли не было. Рядом со мной лежали дневники моих предков, вырезки из глянцевых журналов и фотографии… много снимков красивой пары. Одно фото я держал в руках, понимая, что… все, это конец.

На обычном черно-белом снимке

была запечатлена пара — смеющаяся светловолосая и синеглазая (хоть цвет глаз и не был понятен на снимке) девушка и мрачный темноволосый и темноглазый мужчина. Его собственнический жест, рука на тонкой талии девушки и широкий разворот мощных плеч, всему миру заявлял о том, что девушка принадлежит ему и только ему. О том же сообщал хищный прищур его глаз. Казалось, он даже фотографу доказывает это.

Впрочем, кажется, тот смазливый типчик, что их снимал, не сводил взгляда с лица Даши, поэтому тогда я едва не сорвался.

Даша…. Ее холодная красота с тонкими выразительными чертами лица, кому-то могла показаться неприступной, даже отталкивающей, и лишь он знал какой вулкан чувственности, страсти и внутреннего огня скрывался за внешней холодностью девушки. И сколько тепла таила ее загадочная улыбка.

Я смотрел на ее изображение, понимая, что не смог выполнить свое обещание, что дал ей однажды. Не смог защитить, уберечь, удержать. А теперь… теперь — поздно. Больше не раздумывая ни о чем, швырнул в огонь несколько пухлых тетрадей — дневники моих предков — и смотрел, как скукоживаются листы в огне. Они не вспыхнули разом, будто давая надежду, что их еще можно спасти, а потом слова на скандинавском языке начали медленно исчезать в пламени огня. Я уже не смотрел на чернеющую бумагу, лишь не мог оторвать взгляда от изображения на фото.

В дверь комнаты, где я находился, осторожно постучали.

Мне пришлось вернуться в дом к отцу, потому что находится под неусыпным контролем полиции в лице моего начальника и друга, я больше не мог. Тут, хотя бы, какое-то подобие уединения. Отец мне свою компанию не навязывал, хотя первое время пытался со мной поговорить о произошедшем, но я после случившегося и разговора со своим руководителем, на контакт практически ни с кем не шел. Мне нужно было время.

— Войдите, — громко сказал я, не сводя взгляда с огня, танцующего на очередной рукописи.

В комнату вошел отец в неизменном образе образцового делового человека — костюм, всегда идеально отглаженный и сидящий на нем, как влитой, гладко зачесанные назад темные с легкой проседью волосы, идеальная выправка. Только черная спортивная сумка в его руках портила весь общий вид. Тут бы больше подошла его неизменная кожаная папка, но…. Отец говорил, что собирался куда-то, но я… мне не было интересно.

— Глеб…

— Уже пора? — перебил я его, снова возвращаясь взглядом к огню и теряя интерес к персоне отца. Не в первый раз, впрочем.

Послышался его тяжелый вздох.

Мне не было интересно, зачем он решил зайти ко мне, как и не было интереса ко всему, что меня окружало в последнее время. Я до сих пор не мог простить ему, что практически насильно увез меня в Москву. Странно звучит? Как меня, мужчину, офицера, пусть и в запасе, главу отдела по борьбе с киберпреступлениями, насильно увез отец, будто девицу?

Но к тому времени, когда я пришел в себя в самолете, который уже совершал посадку в Шереметьево, было поздно что-то менять. Стоило мне попытаться возмутиться его действиями, мне немедленно вкололи снотворное, а потом упекли на долгий месяц в госпиталь, «поправляться», хотя мне больше казалось, что заключили под стражу. Я даже в туалет ходил с охраной, пока однажды мне не надоело, и я не потребовал связаться с моим другом и начальником. Еще и пригрозил врачам, что если меня не выпишут…. И меня выписали… вернее перевели в иное место «заключения» — в санаторий, больше смахивающий на тюрьму.