Снежных полей саламандры

Чернышева Наталья Сергеевна

Второй раз за свою жизнь Ане смотрела, как отдаляется, превращаясь в драгоценный сине-бело-зелёный шар родная планета. В салоне шаттла стояли экраны, передавая данные с внешних камер наблюдения. Шаттл отправлялся с военного космопорта базы «Альбатрос», капитаном был тамме-от, весёлый дядька в клеточку, и Ане вспомнила Анатолия Сергеевича и что сказал о нём Типаэск.

Зимовеев нашёл своё место, сказал полковник. Он состоялся в профессии, у него появилась подруга, с которой он не успел оформить официальные отношения, но с её слов — она заявила о пропаже своего мужчины два года назад, — они собирались родить детей. С чего бы ему оставлять семью и налаженную жизнь ради мести? Он попал под ментальное

влияние преступников сразу после встречи с дочерью своего бывшего друга. Они решили, что давние чувства можно раскачать и использовать. У них получилось. Кроме одного. Они не предполагали, что Типаэск всё-таки разберётся. До этого у них вполне получалось успешно водить за нос перворангового, они решили, что так будет и впредь. Одним словом, самонадеянность подвела.

Игорь… Ане плакала молча, внутри. На щеки не выползла ни одна слезинка, глаза высохли, казалось, навсегда. Ане оставила ему послание. Не видео, от руки написала…

Всех детей Ласточки учат писать от руки, да ещё чернильными перьевыми ручками, как в старину. Считается, что это развивает мелкую моторику рук, усидчивость и терпение. Кроме того, от руки до сих пор пишутся некоторые официальные документы, послания, обращения к родственникам и, конечно же, любовные письма. Традиция, менять которую никто не собирается. В ней сошлись вместе нелюбовь к прогрессу в виде голографических экранов современных терминалов и народное поверье, что написанное от руки — написано от искреннего сердца…

Ане измучилась, объясняя, оправдывая себя, комкала и выбрасывала листы, и, наконец, вывела выстраданные три коротких строчки.

Я уезжаю. Так надо. Прости.

И снова не было слёз. Только тяжёлая безысходная пустота. Игорь знает, что ей придётся уехать с планеты. Он поймёт. А наследство… Там найдётся, кому за ним присмотреть!

— Где она сейчас? — свирепо спрашивал Жаров у Типаэска. — Куда вы отправили её?

— Ничего не объяснила? — вопросом на вопрос отвечал тот. — Однако!

— Где она?!

— У неё психотравма, комадар. Ей нужно как-то это пережить. В одиночестве. У людей-нетелепатов такое случается нередко, — он поднял ладонь, призывая к молчанию, и Жаров не смог не подчиниться. — Я понимаю, — сочувственно сказал гентбарец, — у вас с вашей паранормой нет времени на такие игры. И всё же. Проявите терпение и мудрость.

— А если она встретит другого?

— Значит, встретит другого. Зачем вам женщина, которая может встретить другого? Ведь она вполне может встретить другого, даже находясь с вами рядом. Люди сходятся и расходятся, обычное дело.

— Адово пекло, полковник! У вас самого была когда-нибудь женщина? Так, чтобы — до алой пелены в глазах! — ваша?

Типаэск помолчал. Потом сказал тихо:

— Я вырос среди людей. Всю жизнь работал по человеческим секторам. Но если вы о том, жалел ли я когда-нибудь, — как вы выразились, до пелены перед глазами, — что не родился человеком, то ответ — да, жалел.

Жаров не обратил внимания, куда гентбарец смотрит. Но если бы у комадара хватило наблюдательности, он бы заметил капитана Дёмину, увлечённо беседующую с доктором Баранниковым. За руки они не держались. Но искренним вниманием друг к другу светились оба.

— Станция Кларенс, — сказал Типаэск. — Федеральный госпиталь шесть тысяч пять. Но я вам всё же советую дождаться ротации. Сто двадцать дней, комадар. Ей вполне хватит. Флот пойдёт на Геспин как раз через станцию Кларенс…

ГЛАВА 7

Станция Кларенс давным-давно уже переросла своё название. Теперь, спустя полвека после своего основания, это был огромный комплекс, пересадочный узел, на котором сходилось семь больших федеральных трасс и около десятка малых. У станции

было сразу три GVS, и строилась четвёртая. Корабли прибывали и убывали постоянно. На орбиту ближе к тёмной, светящей в инфракрасном диапазоне, звезде находились верфи, где производились космические яхты среднего и малого тоннажа. Охранялось локальное пространство Кларенс системой «Изумруд», включавшей в себя двенадцать военных станций, боевой флот из патрульных и линейных кораблей, несколько батальонов космодесанта. Пирокинетиков, правда, среди них не было, локаль Кларенса принадлежала тамме-отам, и в местной армии служили в основном они.

К тамме-отам Ане быстро привыкла. Люди как люди, только что кожа в мелкую клеточку. Волосы — коричневого оттенка, от светло-бежевого до почти чёрного, глаза карие, опять же, разных оттенков, от почти бесцветного до очень тёмного. Ногти тоже коричневатые, в белую мелкую точечку. Основные различия крылись в геноме, в строении внутренних органов. Ане спала в обнимку со «Сравнительной Анатомией основных рас Федерации», Циссвинопи Типи, которую чаще всего называли по имени — доктор Циссви, — оказалась справедливым, но строгим наставником. Темп она задала сумасшедший. Ане не смела жаловаться, понимая, что с прекрасным знанием одной-единственной расы, человеческой, далеко она в Федерации не уедет. Надо учить всех, если хочешь добиться чего-то стоящего. Или идти уже в медсёстры, если не хочешь.

Сестра полковника Типаэска оказалась полной противоположностью брату. Мягкая, уютная, какая-то на удивление домашняя, несмотря на строгую ангельскую красоту. Белоснежные крылья и такие же волосы, сине-зелёные большие глаза, изящные маленькие руки… Но уважали её неподдельно. Было за что.

Госпиталь располагался в новом секторе станции. Здесь уже строили с размахом — при госпитале был собственный парк с деревьями и прудами, в прудах жили водоплавающие птицы, камышовые утки с Таммееша. В брачный сезон они превращались в маленькие живые игрушки, одно удовольствие было наблюдать, как плавают рядышком парочки, крыло к крылу, а потом вдруг начинают раскланиваться друг перед другом, явно позируя на публику.

Необычными были запретительные знаки. Не на красном фоне, как полагалось бы, на тёмно-розовом, цвета фуксии, если можно так сказать. У кого же, интересно, розовая кровь. У тамме-отов — красная, не говоря уже о людях, а у гентбарцев — желтовато-зелёная.

Свет на загадку пролила соседка по жилому блоку, молодая целительница по имени Энн.

— У ольров патлы такого вот цвета. Не у всех, но у подавляющего большинства. Надеюсь, ты не будешь отрицать, что Оллирейн — это фатально?

Про Оллирейн Ане уже говорили раньше, но всё как-то не получалось выделить время воспринять из информа подробнее про эту расу. Но надо было слышать, как об ольрах упоминали все вокруг без исключения! Со стиснутыми кулаками и сжатыми зубами. С недобрым огоньком в глазах. Не было ни одного, кто сказал бы в адрес данных братьев по разуму хорошего слова.

С соседкой сложились дружеские отношения, чему Ане была только рада. Их квартиры располагались на одном уровне, всего две на одном. Общими был просторный холл с выходом на лестницу и к лифтам и небольшая кухонька со всем необходимым оборудованием, половину из которого Ане видела впервые. Стандартный санузел и две комнаты у каждой были свои.

У Энн была приёмная дочь, чернокожая девочка лет четырёх со странным невыговариваемым именем, Ане звала её коротко и просто — Нора, девочка не возражала. Её родители погибли, Энн была дружна с её матерью, поэтому взяла девочку к себе. Нора была очень необычным ребёнком, и не в цвете кожи заключалось дело. Для своих четырёх она говорила слишком правильно и грамотно, порой рассуждая о таких вещах, которых детям её возраста знать вроде бы не положено. Если закрыть глаза и не обращать внимания на неверно выговариваемую «р», легко представить себе, будто беседуешь с девушкой лет четырнадцати…