Снова на привязи
Шрифт:
Возможно, в лице Бомани она пыталась найти поддержку?
Накато поерзала, устраиваясь удобнее сбоку от ложа. Вечер выдался утомительный, шумный. Глаза слипались.
Снова придется спать на тощем ковре: Рамла разозлилась, так что, если служанка положит голову на краешек одной из подушек – сочтет это наглостью. Снова примется вопить и колотить ее. Накато невольно вздохнула. Право слово, даже в загоне для скота, возле бока старой мамонтихи, было уютнее и теплее.
Она свернулась клубком, стараясь согреться.
*** ***
– И что это за выходка? – устало осведомился Амади.
Во взгляде – ни капли злости. Только бесконечная усталость и непонимание. Накато упрямо опустила голову. В кои-то веки появился! Она уж и не чаяла увидеть его до конца зимы. А что она должна ему отвечать? Выходка! Только она не вещь, которой может пользоваться всякий, кто пожелает. Вернее – вещь, конечно. Вот только…
Что только – она и сама не знала. Просто понимала смутно, что не могла иначе. Колдун тяжело вздохнул.
– Послушай, ты продавала себя на улицах Ошакати, - снова заговорил он. – По доброй воле! Не спорю, ты просто нашла покровителя – тебя не покупали по нескольку раз за ночь. Тем не менее, там ты не кочевряжилась. Ты приняла, как должное, когда Фарадж привел тебя к шаману. Так что же теперь? – в голосе звучало искреннее недоумение.
– Прежнего шамана нет, - выдавила неохотно девушка – сомневалась, что он поймет и примет это объяснение. – Это не тот, понимаешь? Этот шаман – другой.
– И что – хочешь сказать, прежний был более ласков?
Да он насмехается!
Накато вгляделась в лицо хозяина. Да, он насмехается над нею, и не скрывает этого. Над ее горем, над ее тоской. Точнее – он представления не имеет ни о ее горе, ни о ее тоске.
– Прежний был более ласков, - безучастно отозвалась она.
Нет, не поймет! Ему плевать. Колдуну важно, чтобы его орудие исполняло послушно все, что велят. В другое время изумление на лице Амади вызвало бы у нее приступ веселости – но сейчас ей просто было… даже не тоскливо. Безразлично.
– Ты поступила глупо, - заявил наконец Амади. – Ты горюешь по погибшему шаману, хотя твое горе Рамла заставила умолкнуть. Ты брезгуешь пойти на ложе к новому шаману, хотя и знаешь, что это – ненадолго. У тебя нет ни терпения, ни умения заглянуть вперед, чуть дальше собственного носа. Ведь ты взбрыкнула не потому, что тебе так уж невыносимо было предавать память о погибшем! Тебе просто слишком хочется насолить мне, тебя тяготит необходимость подчиняться.
Она не выдержала, опустила голову. Да, он был прав. Смутное недовольство тлело, требуя выхода на волю.
– Ты не видишь главного, - продолжил колдун. – В твоей неволе нет ничего страшного. Да, сейчас тебе приходится играть роль бессловесной рабыни, терпеть лишения. Но в тех лишениях нет ничего
Он смолк. Не пытался приближаться, хватать пальцами за подбородок. И Накато сама подняла неохотно на него взгляд. Амади глядел пытливо, без злости. Только усталость и легкая укоризна во взгляде.
– Я никогда не стремился держать своих помощниц в черном теле, - мягко проговорил он. – Не имел цели заставлять вас терпеть лишения и утраты. Подумай: что ждало тебя с тем шаманом? Все равно пришлось бы рано или поздно расстаться. Он ушел в потусторонний мир – ты ведь прекрасно знаешь, что этот мир существует!
– Да, он ушел, - выдавила Накато, видя, что колдун смолк.
Ушел и не вернется. Душа его рассеется среди тумана мира потустороннего – и никогда больше Накато его не увидит.
Жизнь в степях сурова – люди погибают часто. И сильные молодые воины, и женщины, и дети. Умирают младенцы. Но разве ей от этого легче? Чародейство Рамлы усыпило боль, притупило тоску. Но от этого в душе образовалась пустота. И эту пустоту неумолимо затягивало равнодушие ко всему вокруг. Только как объяснишь это колдуну?
– Ты слишком сильно привязываешься ко всему мирскому, - мягко заметил Амади. – Так нельзя. Все течет, все меняется. Люди приходят и уходят. А ты цепляешься упрямо за свое горе, хотя тебе твоя шхарт помогла его избыть. Зачем?
Он пытливо глядел ей в глаза. И Накато понимала, что не в силах объяснить.
Зачем? Горе – не то, за что следует держаться крепко обеими руками. Оно – не драгоценность, от него любой человек стремится как можно скорее избавиться.
– Мастер! А зачем тебе это кочевье? – спросила она вдруг, вылавливая одинокую мысль из тоскливой пустоты, окутавшей душу. – На что тебе сдался Фарадж со своей Рамлой? Я ведь знаю, чего ты ищешь на самом деле. Откуда здесь взяться…
– Тсс! – перебил он ее, нахмурился. – Некоторые вещи не стоит говорить вслух, - и тут же усмехнулся. – Но ты вновь стала задавать вопросы. Это хорошо.
– А ты не ответил на вопрос, - заметила Накато. – Хотя понял его! И кто нас может здесь услышать?
– У кого есть уши – тот услышит, - отозвался Амади. – Степь велика. Но это не значит, что здесь нельзя чего-то найти! Многое с равнины добралось и сюда. Нужно только знать, где искать. Ты забываешь о ренегатах – таких, как я, - прибавил он. – Кто не погиб – те разбрелись по всему Орруору. А степи отлично подходят для того, чтобы скрыться надолго.