Сны Персефоны
Шрифт:
Зачем? У меня и так была любовь, которой завидовали боги.
Что же сделала не так? Когда оступилась?
За что ты наказываешь меня, Владыка?
Сижу, комкаю лист бумаги и не плачу. Больше не плачу, только чёрное отчаяние воет в душе.
Розы «Амнезия» и стихи нашей любви, наш секретный код…
Ты хотел, чтобы я забыла? Чтобы умерла для тебя по-настоящему, да?
Но не на твоих глазах, чтобы не пришлось превращать в тополь или — чего хуже — оживлять…
Я обещала себе больше не чувствовать боли, больше не сожалеть, радоваться тому, что имею. А не получается.
Он ударил, как бог! Наверняка! Пожелал моей смерти!
Это… так больно… Эриниям не снилось!
Но главное я не понимаю — за что? За любовь? За верность? За сына?
Вздыхаю, мну записку и бросаю её на пол.
Не стало меня для тебя — что ж, значит, так тому и быть.
Значит, хватит раскисать и пора становиться сильной.
Вытираю слёзы, иду ванну. Потом — переодеваюсь в удобные джинсы, водолазку и кроссовки, и беру со стола другой листок — план острова, на котором нас держит Гермес. План раздобыла Сешат — её, как меня — растения, слушаются любые письмена. Вот и этот — сам в руку лёг.
Как мы и предполагали ещё в штабе Аида, остров — искусственного происхождения. По сути, это огромный корабль. А значит, как на любом судне, здесь есть командная рубка. Из неё-то и можно вырубить силовое поле, которое делает остров невидимым даже для технологий богов.
Вот туда-то мне и надо. Запоминаю план, а потом уничтожаю его — вместе с запиской Аида. Хорошо, что в комнате предусмотрительно поставлен шредер: Сешат попросила поставить его ещё вчера, когда работала на компьютере.
Итак, мой выход.
Я несколько тысячелетий прожила с тем, кого люди называли «Невидимый» [1]: таиться, беззвучно скользить, прятаться я умею хорошо. Когда-то Аид сам взялся меня тренировать. Когда я поинтересовалась: «Зачем?», резонно заметил, что в Подземном мире всегда стоит быть начеку, и умение появляться будто из неоткуда — весьма нужное качество. Трудно не согласиться с такими доводами.
И вот теперь — крадусь, как заправский шпион. Я умею двигаться быстро-быстро, ни одной камере не засечь. В конце концов, я — богиня, и меня тренировал лучший разведчик Титаномахии. Тренировки, правда, нередко переходили в жаркие поцелуи и не менее горячий секс в самых … не подходящих для этого местах… Но такой «метод преподавания» давал свои плоды: сейчас мне любой ниндзя может позавидовать.
Скольжу, перекатываюсь, пробегаю за пару секунд огромные комнаты — они тянутся-тянутся бесконечной анфиладой.
Но вот и дверь, за которой моя цель.
Оттуда доносится весёлый смех Афродиты:
— … сказки? Серьёзно?
— Представь себе, — мурлыкающим тоном произносит Гермес.
Набрасываю флёр невидимости и проскальзываю в комнату.
Действительно, рубка управления: множество экранов, кнопок,
Эх, Загрея бы сюда. Или хотя бы Макарию. Вот бы им где разгуляться. А я в этом ничегошеньки не смыслю.
Вся надежда на тебя, Дит. Жги! — как говорит молодежь.
И Афродита жжёт: удобно устроилась прямо на пульте, между каким-то рычажками. Тонкое серебристое платье с глубоким декольте и длинным разрезом открывает больше, чем скрывает. Впрочем, даже полностью обнажённая, Афродита будет выглядеть не пошло. Такая совершенная красота не нуждается в одеждах.
Тёмно-золотые волосы тяжелой волной падают на узкую спину, серебряные браслеты позвякивают на тонких запястьях.
Будь я мужчиной — слюнями капала бы: Афродита красива абсолютной, космической красотой. Одевать такую красоту — всё равно, что кутать статую. Поэтому она и предпочитает открытые платья.
Немудрено, что Гермес, который буквально нависает над ней, уперевшись руками по обе стороны её бедёр, прямо-таки искрит от желания.
Вслушиваюсь в их разговор.
— … сказки оказались более действенными. Мифы, знаешь ли, поизносились. Да и общественная мораль несколько изменилась. Хотя… архетипы, безусловно, мифологические остались.
— Какие, например? — она слегка подаётся вперёд, и их лица почти соприкасаются. Идеально красивые лица. Безупречные, какие и должны быть у богов.
— Красавица и Чудовище.
Афродита немного бледнеет. Ещё бы — ведь эта история появилась на свет, благодаря дрязгам в её семье.
— Знаешь, — говорит она, — я совсем ничего не смыслю ни в сказках, ни в мифах, ни в этих… как его… архетипах… метафорах… эпитетах… С этим — к Сешат, милый.
Она невинно хлопает длиннющими ресницами, а сапфирной бездне глаз прыгают бесенята.
— Мы же не за этим сюда пришли, — тянет она чуть обиженным тоном гламурной кисы, — помнишь, ты мне кнопочку обещал показать?
Кладет ладошку ему на плечо, дует прелестные губки, делает милую капризную мордашку.
— Обещал — покажу, — выдыхает он ей на ухо. — Могу прямо сейчас.
Изящная мужская ладонь с тонкими длинными пальцами скользит вверх по стройной женской ножке, выше и выше, замирая на тыльной стороне бедра.
— Показать? — выдыхает он.
— Да, — почти стонет ему в губы она.
Я оглядываюсь: кадуцей рядом, у левой руки Гермеса. Без присмотра! Неразумно так раскидывать божественные артефаты.
И поскольку ребята сильно увлеклись поиском совсем не той кнопки, хватаю атрибут Гермеса (а он тяжёлый, хоть и кажется на вид лёгким) и обрушиваю его на затылок главного вора Олимпа. Тот оседает, утыкаясь лицом в живот Афродиты.
Та легко сталкивает его на пол и зло уставляется на меня (я, к тому времени, успеваю снять флёр):
— Зачем ты влезла?! Мы были так близки!
— Угу, — отзываюсь, — я заметила.
Она спрыгивает с пульта и оглядывает бесконечные ряды кнопок.
— Что теперь делать будем? Как мы её найдём?