Собака мордой вниз
Шрифт:
– Хочу! – обрадовалась Соня.
Они прошли по уже отремонтированной квартире, и Соня заглядывала в каждый уголок, дивясь, как можно было превратить это роскошное, наполненное воздухом и светом пространство в захламленную мрачную коммуналку! И наоборот. И если бытие определяет сознание, значит, и люди, обитающие в таких квартирах, становятся другими? Раскованными, гордыми и свободными?
Она на мгновение представила себя хозяйкой подобных хором и даже руки к груди прижала, захваченная несбыточным видением.
– Вот то-то и оно! – по-своему истолковал ее жест Владимир Семенович. – Разве
Соня вспомнила загаженные полы в своей квартире и только молча вздохнула – вряд ли в обозримом будущем им светит подобное сказочное преображение.
– А вот познакомьтесь с моим Николашей.
Парень явно не забыл пережитого оскорбления и смотрел волком. На голове его красовалась бандана, спущенные до последнего предела джинсы чудом удерживались на чреслах, провисая бесформенной мотней, как будто он наложил в штаны. Странная нынче мода. Веками люди старались приукрасить себя, подчеркивая достоинства фигуры и скрывая ее недостатки, а сегодня чем чуднее, тем моднее.
Квартира была еще пуста, кроме сверкающей ванной с огромной душевой кабиной, оснащенной, будто космический корабль, и полностью оборудованной кухни. Там и пили чай.
Отсутствием аппетита Николаша явно не страдал – молотил как мельница, в два укуса расправляясь с ватрушкой и шумно прихлебывая из стакана с чаем.
– Ты первый раз приехал в Москву? Или уже бывал здесь раньше? – спросила Соня.
Парень с набитым ртом что-то невнятно пробормотал.
– В первый раз, – перевел на членораздельный Владимир Семенович. – Планы были наполеоновские – и то посмотреть, и это. Деньжат подкопил. А ничего не получается – и я спины не разгибаю, и Нодька вкалывает с утра до вечера. Так, похоже, и уедет Николаша не солоно хлебавши.
– Я могу показать тебе Москву, – предложила Соня, мысленно дивясь своей душевной щедрости, собственному великодушию и самоотверженному идиотизму. – У меня и машина есть…
– Клево! – оживился Николаша и даже жевать перестал, сменив гнев на милость. – А в ночник сходим?
– Куда?!
– Ты, чё, тормоз?
– Я не тормоз, я просто не знаю…
– В ночной клуб!
– В ночной клуб?.. Естественно, – промямлила Соня, хотя вполне могла бы замахать крылами, мол, нет, нет и нет, ни в коем случае. – Я, правда, там никогда не бывала…
– Вот заодно и приобщитесь к культурной жизни, – сказал довольный Владимир Семенович.
Оставалось только выяснить, куда придется доставить предприимчивого гостя столицы после ночных увеселений. Хорошо, если сюда, а вдруг к черту на кулички и потом пилить одной через всю Москву?
– А как же вы спите? – бросила Соня пробный камень. – Здесь же ничего нет.
– А мы у племянника моего живем, у Нодьки. Он пока квартиру снимает, а нас сюда на машине привозит.
– А где он снимает квартиру?
– В Давыдково. На Минском шоссе.
Значит, придется пилить через всю Москву. Черт, черт, черт, черт, черт!!!
– А почему, – злобно поинтересовалась Соня, – у вас такие нормальные, простые имена, а вашего… родственника назвали Арнольдом. Откуда такая вычурность?
– О, – усмехнулся Владимир Семенович, – это уж моя сестрица постаралась, мать его. В смысле его мать. Она у нас особа утонченная,
15
Кто бы мог подумать, что, родив ребенка, Екатерина Семеновна Гусева, женщина жесткая и решительная, превратится в пресловутую сумасшедшую мать, возлюбив своего сына Нодика до полного самоотречения?
Впервые прижав к груди туго спеленатое крохотное тельце, она ощутила павшую на плечи непомерную тяжесть ответственности и поняла, что отныне ее удел – беречь и защищать этого мальчика.
Задача оказалась не из легких и потребовала полной отдачи сил, времени и средств. И первого, и второго, и третьего не хватало катастрофически.
Начать с того, что Екатерина Семеновна волею судеб рано осталась без родителей, а затем, своею собственной волею, и без мужа. Она и вышла-то за него без особой любви, а жила и вовсе без радости, на одном раздражении. Тем более что и мать-покойница невзлюбила зятя с первого взгляда и точила его без устали: и спит-то он много, а работает мало, и ест чрезмерно – гораздо больше, чем зарабатывает, и в туалет после него два часа не войдешь – такая вонь и из дома не выйдешь – ведь курит, зараза, одну за другой, спалит квартиру к чертовой бабушке, сволочь очкастая.
А с рождением Нодика вроде как и необходимость в муже у Екатерины Семеновны отпала – исполнил свое биологическое предназначение и свободен. Гуляй, солдатик. Муж долго не мог поверить в такой крутой поворот, просил одуматься, даже плакал, к брезгливому недоумению тещи, взывал к дальней родне, но ситуацию не переломил и ушел с чемоданчиком и вязанкой книг куда глаза глядят. Алименты, правда, платил исправно. Но велики ли доходы у провинциального доцента? Слезы.
Жизнь, однако, хороший учитель, хотя и плохой прорицатель, и с годами Екатерина Семеновна пришла к выводу, что разводиться все же не стоило. Человек он спокойный, не пьет, хоть и курит, жил бы себе параллельно, к тому же ничего другого судьба ей все равно не уготовила. Да и кошмара бы этого не случилось. Но, как говорится, прошлого не вернешь, не перепишешь набело, да и мать правильно твердила: «Никто никому, как сам себе». Хотя тоже ручку свою приложила, не тем будь помянута.
Так что крутилась Екатерина Семеновна одна – и швец, и жнец, и на дуде игрец.
Со временем тоже были проблемы. А если принять за аксиому известное отождествление сего атрибута с деньгами, становится понятным, почему его так остро не хватает. Нет, есть, конечно, бездельники, не знающие, куда себя девать, но это не про Екатерину Семеновну, которая буквально разрывалась между любимой работой, ненавистным домашним хозяйством и непосредственным процессом воспитания сына.
Работа дарила ощущение собственной значимости, заставляла всегда быть в форме, в курсе и на гребне, в кругу и в гуще. «Женщина отдыхает на работе», – поджимала губы мать, намекая на невидимые миру, неблагодарные домашние хлопоты. «Ты-то откуда знаешь?! – кипятилась Екатерина Семеновна, отстаивая заслуженное право на усталость. – Ни дня не работала!» Но со временем, приняв в неумелые руки бытовые заботы, вынужденно согласилась – мать была права тысячу раз.