Соблазнение
Шрифт:
— Почему ты это сделал? — тихо спросила она.
— Зачем просить их посылать тебе сообщение? Зачем идти туда, чтобы противостоять ему?
Молчание растянулось между ними, становясь густым и тяжелым.
Наконец он заговорил, и его голос был нежной лаской в ночи.
— Потому что ты заслуживала лучшего от человека, которому оказала честь, согласившись стать его женой.
Слезы защипали ей глаза. Бенедикт заслуживал большего, чем презрение, которое он, без сомнения, получал большую часть своей жизни.
— Я сожалею о тех недобрых словах, которые
— У меня толстая кожа. Обо мне говорили и похуже.
— Но не должны были. Я не знаю, встречала ли я когда-нибудь кого-нибудь, кто заботился бы о благополучии других так сильно, как ты.
Несмотря на холод, она сняла перчатки и положила их рядом с собой на скамейку. На свой выигрыш она сможет купить новую пару, но никогда не избавится от тех, что были на ней сегодня вечером. Она уберет их в коробку, чтобы ей было легче сохранить воспоминание о том, как он снимал их у нее с рук. То короткое время, которое ему потребовалось для этого, в этой прокуренной комнате, наполненной криками победителей и ворчанием проигравших, больше никого не существовало.
Это был самый эффективный урок соблазнения, который он дал ей до сих пор, хотя она подозревала, что он будет утверждать, что не хотел, чтобы это было уроком.
Очень медленно она откинула в сторону меховое одеяло и, пытаясь удержать равновесие, неэлегантно перешла на его сторону экипажа. Поскольку его вытянутые ноги загнали ее в ловушку, у нее не было другого выбора, кроме как приземлиться ему на колени, что заставило бы приличную леди — сидящую на его бедре, так близко к его промежности, свесив ноги между его ног — сильно покраснеть от стыда.
Кроме того, что его рука обхватила ее за спину, чтобы она не упала на пол, она не заметила никаких других движений с его стороны, даже не была уверена, что он продолжает дышать. Своей рукой она обхватила левую сторону его лица, так что его сильная челюсть уперлась в край ее ладони, густая щетина, покрывающая его подбородок, покалывала ее кожу, посылая восхитительные всплески удовольствия через нее. Большим пальцем она слегка погладила его полную нижнюю губу. Она была мягкой, гладкой и теплой. Он состоял из стольких разных текстур, и она хотела исследовать каждую из них.
— Ранее, когда ты снимал с меня перчатки, мне было интересно, снимаешь ли ты всю женскую одежду так медленно.
Ее голос был приглушенным, интимным шепотом.
— Не всегда.
Его голос был хриплым, что по какой-то причине заставило ее соски напрячься и заболеть. Его горячее дыхание, коснувшееся изгиба ее большого пальца, заставило ее желудок сжаться.
— Я знаю, ты утверждал, что это была ошибка, но ты вообще думал сегодня о том поцелуе, который мы разделили?
— Не прошло и секунды, чтобы я не думал о нем.
Жар разлился между ее бедер, побежал по венам.
Несмотря на темноту, которая делала их не более чем смутными очертаниями и силуэтами, она безошибочно прижалась губами к уголку его рта, который всегда приподнимался, когда он был не совсем готов широко улыбнуться ей.
— Ты хочешь
За ее спиной произошло какое-то резкое движение, и когда его свободная рука поднялась и погладила ее по щеке, перчатка, которая была на его руке, исчезла. Запустив свои длинные толстые пальцы в ее волосы, он подвинул ее ближе.
— Больше, чем я хочу сделать вдох.
Затем он завладел ее ртом, как будто намеревался владеть им вечно.
Поцелуй никоим образом не напоминал то, как он снимал с нее перчатки. Он не был медленным, дисциплинированным или цивилизованным. Он был безумным, сопровождаемый его гортанными стонами, когда он лизнул приподнятый изгиб ее верхней губы, прежде чем отправиться внутрь, где их языки с жаром столкнулись. Это был не просто поцелуй. Это был настоящий праздник, так как каждое облизывание вызывало горячее ощущение, которое проходило через всю ее. Как мог поцелуй заставить остальную часть ее тела чувствовать себя так, как будто маленькие молнии танцевали над каждым дюймом ее кожи? Почему ее тело будто состояло из множества разных ощущений?
В попытке успокоиться, она схватила его за плечо свободной рукой, впилась в него пальцами, возмущаясь толщиной его пальто. Она подняла руку, чтобы обхватить его голову. Он схватил ее за запястье, отвернулся от ее губ, чтобы запечатлеть поцелуй в центре ее ладони, а затем перенес ее руку под свое пальто, под пиджак и сунул под жилет.
— Наслаждайся теплом, которое я могу тебе предложить, — прохрипел он, кладя ее руку себе на плечо поверх льняной рубашки, где ее пальцы крепко сжались, когда он снова завладел ее ртом.
Она не могла представить, чтобы какой-нибудь другой мужчина поглощал ее таким образом или чтобы она позволяла это делать другому мужчине. Даже Чедборну, когда она думала, что влюблена в него. Она не могла себе представить, как его руки обнимают ее, как его рот совершает такие порочно-чудесные поступки, уговаривая ее язык проникнуть в его приоткрытые губы, где он посасывал его с энтузиазмом, который, как она подозревала, Чедборн никогда ни в чем в своей жизни не проявлял. Точно не с ней. Их отношения всегда были тихими, холодными, спокойными. Они никогда не вызывали бурю желания. Никогда не заставляли ее думать: “Без этого я бы зачахла”.
В тот момент было откровением осознать, что она была невероятно благодарна, что не вышла за него замуж, что ей отказали в возможности познать такую дикую заброшенность.
Бенедикт обхватил ее бедра своими большими руками, отрывая свой рот от ее рта, его дыхание стало прерывистым, он жадно хватал ртом воздух.
— Оседлай меня.
Он мог приказать ей все, что угодно, и она бы подчинилась. Такова была его власть над ней в тот момент. Сила, которой он обладал благодаря обещанию большего удовольствия, которое он предлагал, и обещаниям доставить изысканные ощущения, которые он теперь сдерживал, обещаниям, которые он давал с тлеющими взглядами, искренними разговорами и соблазнительными улыбками. Он знал, о чем говорит. Он позаботится о том, чтобы она тоже узнала.