Соблазни меня однажды

Уинтерс Уиллоу

Когда я сажусь рядом с ним на диван, диван скрипит. Он такой дешевый под ним. Мое лицо горит от того, что он видит эту часть моей жизни, хотя нет ничего особенного в том, чтобы сидеть на моем собственном диване. Он ставит тарелку передо мной на журнальный столик и садится рядом со мной.

— Тебе не обязательно было это делать, — шепчу я. Я умираю с голоду, и мой желудок урчит в знак протеста против моего заявления. Я могла бы проглотить эту тарелку в одно мгновение. Вместо этого вилка качается в моей руке.

— Да, обязательно, — отвечает он немедленно.

— Ты

мог бы позвонить, — предлагаю я, глядя на его профиль и желая, чтобы он посмотрел на меня.

— Я боялся, что ты мне скажешь, — начинает он, глубоко вздыхая и глядя вперед, прежде чем замолчать. Снаружи гудит машина, и кажется, что это происходит со стороны парковки студии йоги через дорогу.

— Я могу быть… много кем, — говорит он через минуту. Звук его глотка — самый громкий в комнате. — Прошло уже много времени, и я иногда забываю… — Он, кажется, обдумывает свои следующие слова. — Мне нужно, чтобы ты общалась со мной очень открыто. Очень, очень открыто.

— Что ты имеешь в виду? — У меня горят уши.

— Если я спрошу тебя, что случилось или почему ты чувствуешь себя определенным образом, мне нужно, чтобы ты ответила прямо. — Он облизывает нижнюю губу, а затем пристально смотрит мне в глаза. — Я не умею угадывать, Брейлинн. И я не хочу причинять тебе боль. Я хочу, чтобы ты мне все рассказала.

То, как он смотрит на меня, как будто ему это нужно, он нуждается во мне, как будто он умоляет меня, я едва могу сидеть так близко к нему. Воздух в комнате, кажется, становится тонким, и нас только двое.

Никто из нас не ест, никто из нас не двигается.

— Мне нужно, чтобы ты простила меня и помогла мне стать лучше, чтобы я мог относиться к тебе так, как ты того заслуживаешь.

— Тебе жаль?

Его челюсть сжимается от моих вопросов, и на мгновение я думаю, что мне не стоило этого говорить.

— Я не могу, черт возьми, выносить то, что произошло вчера, и я все время думаю, где я ошибся. Я не позволю совещанию снова прервать нас. Никогда. Пока я не удостоверюсь, что с тобой все хорошо, никто не будет меня отвлекать.

Эмоции создают бурю вокруг меня, когда он говорит мне:

— Я хочу, чтобы ты провела меня через все, что произошло, чтобы я мог понять. Мне это нужно, Брейлинн. Я должен знать, где я ошибся, и я думаю, что знаю, но мне нужно быть уверенным, потому что то, что произошло… не может повториться.

— А что, если я не хочу об этом говорить? — спрашиваю я шепотом.

От разочарования он роняет вилку на журнальный столик.

— Я не хороший человек. Каждый слух, каждый шепот, который ты когда-либо слышал… считай их правдой. Даже самые извращенные. Даже самые развратные. Все это правда. Зная это, думаешь, у меня есть способность к милосердию? — Связки на его шее напрягаются и туго натягиваются, когда он смотрит на меня с тоской в своих темных глазах. — Ты думаешь, если ты мне не скажешь, я узнаю пределы и границы? — Его голос напряжен, когда он шепчет вопрос: — Ты думаешь, я узнаю, когда причиню тебе боль? — Мой взгляд скользит от его губ, обратно в его измученные глаза. — Потому что, если ты думаешь, что я узнаю, тебе следует бежать. Тебе следует

бежать подальше. Если ты мне не скажешь, я уничтожу тебя, даже не осознавая этого.

Из всех вопросов, которые мне хотелось бы задать, единственное, что я хочу знать, это:

— Ты тоже мне все расскажешь?

— Это зависит от того, что ты хочешь знать

Мой разум мчится с каждым вопросом, который всплывал на поверхность с того первого дня, когда я увидел его в его офисе. Прежде чем я успеваю задать хоть один, Деклан начинает.

— Твой бывший ударил тебя. И это заставило тебя увидеть его вместо меня?

Я киваю.

— А имеет ли значение, с какой стороны?

— Что?

— Когда он тебя бил, он всегда становился в определенную сторону? Это то, что его беспокоило? Мне нужно знать, что его побудило, потому что мне нравится шлепать тебя по заднице, когда ты меня не слушаешься. А тебе?

Мое лицо горит, и мои большие пальцы играют друг с другом.

— Да. Мне нравится, когда ты это делаешь. — Просто разговор об этом возвращает вожделение к нему и к тому, что мы делаем.

— Итак… ты знаешь, что я сделал?

Воспоминания проносятся мимо, и я понимаю в одно мгновение.

— Это было, когда я ложилась, он ждал и подходил к кровати справа от меня.

— Ты думаешь, это все? — спрашивает он, кивнув.

Я почти снова говорю ему, что не знаю. Вместо этого я предлагаю:

— Если я что-нибудь придумаю, я тебе скажу.

Он одобрительно напевает.

— Хорошая девочка. Теперь тебе нравится, когда я называю тебя своей любимицей и игрушкой для секса?

— Да. — Мой ответ приходит с нетерпением, и я кладу свою руку на его. Его большой палец успокаивающе потирает круги, а его взгляд на мгновение падает туда, где мы соприкасаемся.

Вместо того, чтобы ждать, пока я начну настаивать, он спрашивает:

— Вчера… тебе не понравилось быть голой перед Джошуа? Или тебе не понравилась поза. Что именно тебе не понравилось? Что заставило тебя уйти?

Я с трудом сглатываю, вспоминая смущение.

— Мне не понравилось быть перед ним голой… вот так.

— Это больше никогда не повторится.

— Я знаю, что раньше я была такой, но…

— Тебе не нужно объясняться. Ты не хочешь быть голой перед другими мужчинами. Хорошо. Я люблю твое тело, мне нравится, что ты моя, но выставлять тебя напоказ — это не то, что мне нужно. Это больше не повторится.

Моргая, я позволяю каждому утверждению впитаться. Ему нравится, что я его. Он сказал «люблю».

— Что еще? Было что-то до этого. Я знаю, что было. — Он ждет, сгорбившись над тарелкой, постукивая вилкой по столу. Он выжидающе смотрит на меня.

— Иногда я попадаю в темное место и мне трудно оттуда выбраться.

— Что привело туда?

— Я не знаю, — честно отвечаю я. Он на мгновение отворачивается, явно расстроенный, и я не хочу его терять, поэтому я предлагаю то, что знаю как правду, и говорю ему: — Я просто хотела, чтобы ты обнял меня. — Мой ответ сжат, как слезы. Я роняю вилку и закрываю лицо, прежде чем успеваю заплакать, прячась от него.