Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Вечерний звон
Шрифт:
Викентий после минутного молчания сказал:
— Я знаю, что у вас собираются сельские парни, — и осторожно добавил: — Знаю точно кто: сын Ивана Павловича, Сергей Сторожев, мой Листрат… Только, пожалуйста, не подумайте…
— Продолжайте, — вызывающим тоном ответила Ольга Михайловна.
— Я говорю это вот к чему: на горьком опыте убедился, как много осторожности требуется даже в таких невинных беседах, которые ведете вы.
Эти слова так поразили Ольгу Михайловну,
— Почему вы не доверяете мне, Ольга Михайловна? Допустим, вам не понравилась моя книга. Но при чем книга, когда перед вами просто человек? Какие у вас есть основания, чтобы не верить ему? Только то, что он в рясе?
Печаль, так сильно прозвучавшая в его словах, заставила Ольгу Михайловну поверить его искренности.
«Да, — раздумывала она, — его идеи не нравятся мне. Но разве только они служат основанием человеческих отношений? Почему я сожгла письмо Тани? Какое право я имею не верить ему? Только потому, что мне не понравилось написанное им?»
— Я хочу, чтобы вы верили мне.
— Я верю вам.
— Скажите, что вам показалось противным в том, что я читал? — спросил Викентий.
Что-то заставило ее не ответить прямо.
— Я скажу, когда прочитаю книгу целиком. Вот когда вы напечатаете…
— Напечатаете? — Викентий усмехнулся. — Кто вам сказал, что напечатаю?
— Ну, а не напечатаете, так зачем нам вообще толковать об этом? — весело воскликнула Ольга Михайловна и в том же тоне добавила: — Давайте уговоримся, что только сегодня мы узнали друг друга.
— Хорошо. Мне это нравится!
— А сочинения графа я возьму и прочту, кому сочту нужным, так?
— Да.
— Спасибо.
Викентий вынул из стола брошюрку, напечатанную на гектографе.
— Только, ради бога, — осторожность и еще раз осторожность. Я не за себя боюсь, не поймите превратно. Я за вас… за вас… — совсем робко окончил он.
— Да, да, конечно. — Ольга Михайловна почему-то покраснела. — Вы не беспокойтесь: я знаю, кому можно верить, кому нельзя. — Она встала.
— Мне можно проводить вас?
— Я только что хотела вас об этом просить, — откровенно и опять смущаясь его взгляда сказала Ольга Михайловна. — Я, знаете, такая трусиха. До сих пор боюсь ходить через речку одна.
Они вышли на крылечко.
— Может быть, посидим немного? Больно хороша ночь. Только совсем немного. У меня еще дела. Да, я и забыла! Ведь я зашла к вам по делу, отец Викентий.
— Я много раз просил вас не называть меня так. На самом деле, какой я вам отец?
Блеск его глаз волновал
— Простите, я все забываю!
Его рука легла на ее ладонь.
— Так вот о деле. Где же хина?
— Хины у меня нет.
— Но у вас была.
— Неделю назад я отдал вам последний порошок. Может быть, есть у Настасьи Филипповны?
— Я была. Нет.
— А зачем вам хина?
— Хотели отнести Андрею Андреевичу. У него заболел Проша. О господи, вот бедность-то! Ходил по кусочкам — простудился, трясет его.
— В этом году все ходили по кусочкам.
— Как нищие побирались. И это русские крестьяне! — с гневом вырвалось у Ольги Михайловны.
— Нет, вы не правы. Нищий — это, так сказать, профессионал. Он всегда побирается, а что наберет — продаст. Ходить по кусочкам — это не нищенство, это у нас позором не считают. Сегодня вы придете ко мне за кусочком, завтра — як вам. Хождение за кусочками своего рода выручка в тяжелые дни. Об этом даже Энгельгардт написал — хорошо подметил барин.
— Вы все знаете! — сказала Ольга Михайловна.
— Нагляделся! — Викентий вздохнул. — Но я верю, что когда-нибудь люди перестанут ходить за кусочками.
— И я верю.
— Иначе нет смысла жить, если не верить.
— Да.
Молчание. Блеск его глаз все больше пугал ее.
— Я пойду!
— Посидите еще! — Викентий удержал Ольгу Михайловну, его рука обожгла ее руку.
— Нельзя, — шепотом сказала Ольга Михайловна и, отстранив руку Викентия, прибавила: — Могут всякое подумать.
— Обо мне ничего не могут подумать. Все уверены, что я святой, — не скрывая иронии, проговорил Викентий.
Ольга Михайловна тихо рассмеялась:
— А не святой ли вы в самом деле?
— У сельского попа так мало соблазнов, что поневоле будешь святым.
— Значит, вы святой поневоле? — В тоне Ольги Михайловны была явная насмешка.
— Не надо! Не смейтесь надо мной.
Ольге Михайловне стало жалко его.
— Простите, я не хотела вас обидеть. Вы, вероятно, очень хороший человек. Это все говорят.
«Что же это? Сожаление или опять насмешка?» — подумал Викентий.
Они долго сидели молча.
— Вы мечтатель, да? — спросила Ольга Михайловна. — О чем вы все думаете?
— Иногда о собственном несчастье.
— Не вижу, чтобы вы искали счастье…
— Вы не правы. Я ищу его: и для себя и для людей. — Он хотел прибавить: «И, кажется, нашел путь к нему!» — но смолчал.
Зябко поводя плечами, Ольга Михайловна встала.
Когда они переходили мост через речушку, Викентий сказал: