Собрание сочинений в 4 томах. Том 3. Закономерность
Шрифт:
— Надейтесь и мужайтесь. Одно могу сказать: за вами — тысячи.
— Спасибо, Лев Никитыч! Господи, неужели? Я побегу. Там ждут. Как снег на голову.
— Успокойтесь. Возьмите себя в руки! — зашипел Лев. — Если вас увидят таким — посадят без проволочки.
Камнев ушел.
«Старая развалина! А-а, еще не все пропало! Еще Богданов есть. Тот покрепче! Веселей, Лев Никитыч!»
Лев вышел из мастерской и направился к площади, откуда должны были двинуться демонстранты.
В
Оркестры рявкнули еще в трех местах, и из учреждений к сборным пунктам потянулись колонны. С вокзального холма спускались в город железнодорожники.
По пути к ним присоединились рабочие «Светлотруда».
Через час улицы были заполнены демонстрантами, флагами, транспарантами и знаменами. Слышался глухой шум, говор, где-то пели. На солнце блестела медь оркестров.
С Рыночной улицы прошел отряд женщин с повязками Красного Креста на рукавах и большими зелеными сумками через плечо.
Расчищая путь, проехали конные милиционеры. Раздались аплодисменты, крики. Оркестры заиграли «Интернационал»: из-за поворота показалась колонна вооруженных людей — шел батальон лесорубов.
Они шли с винтовками. Пальто, пиджаки были подпоясаны ремнями. Плечистые, бородатые лесорубы громко топали тяжелыми сапогами. Лица их были суровы и даже надменны, все крепко держали винтовки и старались идти в ногу.
Когда батальон прошел, снова посыпались шутки, смех. Флейта принялась выводить «Камаринского», две женщины, окруженные плотным кольцом любопытных, плясали, стараясь превзойти друг друга в ловкости и неутомимости.
Но вот на площади раздались резкие медные крики, похожие на гоготанье гусей: фанфары возвещали о начале шествия.
Начальники колонн засуетились, послышалась команда, на мгновение все затихло, потом грянул оркестр, по улице пронесся окруженный десятком конников начальник милиции, штыки рабочего батальона колыхнулись, поднялись знамена — демонстранты направились к центру города.
На трибуне около горсовета Сергей Иванович, председатель губисполкома, Иван Карнаухов, несколько военных и штатских ждали головную колонну.
Вдруг где-то поблизости раздался треск, похожий на пулеметную стрельбу. Треск этот усилился, на углу шарахнулись в стороны прохожие, и мимо трибуны промчался отряд призывников-мотоциклистов.
Сзади на своем «сборном А» ехал Джонни. Он сдернул с головы кожаный шлем, крутил им, его белесые волосы рвал ветер. Через минуту от мотоциклистов остался убегающий треск и запах горючего.
Сергей Иванович улыбнулся и что-то сказал Алексею Силычу, стоявшему рядом с ним.
За углом раздался грохот оркестра
Все стоявшие на трибуне подтянулись. Сергей Иванович замахал рукой, приветствуя лесорубов. Потом шли рабочие, служащие, комсомольцы, школьники, пионеры.
Рокотали барабаны, трубили трубы, над людьми плыли портреты. Их было много — больших и маленьких.
Сергей Иванович, серьезный и, казалось, немного сердитый, отдавал демонстрантам честь и слышал, как дружно отвечают сотни и тысячи людей на его приветствия.
Начинало темнеть, когда демонстрация подошла к перекрестку на углу Рыночной улицы. Здесь колонны, дрогнув, остановились, потом снова двинулись и снова остановились.
Через улицу, перегораживая дорогу, тянулся обоз с бревнами. В то же время из-за поворота вышла какая-то запоздалая колонна. Она врезалась в батальон лесорубов и окончательно закупорила улицу. Музыка оборвалась, поднялся шум.
И тут над головами демонстрантов, на балконе углового дома, появились люди. Их было десятка полтора. Впереди стоял Фролов.
Он бросил в толпу листовки. Внизу начался шум, послышались негодующие крики; они усилились, когда Фролов начал говорить. Ему удалось восстановить тишину, но уже через две минуты снова поднялся невообразимый шум, и снова перестали быть слышны выкрики Фролова.
Около балкона собралась группа рабочих; они достали лестницу. Антон Антонович взобрался по ней и начал сбивать палкой портрет Троцкого.
Фролов отбивался от Антона Антоновича кочергой.
— Изменники, предатели! — кричали снизу.
Фролов бросил кочергу и начал переругиваться с демонстрантами. Внизу заулюлюкали, засвистели, в Фролова полетели комья грязи.
От колонны отделилась группа людей; она подошла к двери дома, где засели троцкисты. Дверь оказалась запертой. Под напором дюжих плеч она треснула. В коридоре началась драка.
Услышав внизу шум и крики, Фролов бросился к выходу.
Он очнулся, когда один из демонстрантов-рабочих схватил его за ворот гимнастерки.
Внизу захохотали. Человек, державший Фролова, подвел его к барьеру и помахал рукой.
Шум стих.
— Чего ты болтал о семичасовом рабочем дне? — громко спросили снизу Фролова.
Наступила полнейшая тишина. Трубач дунул было в трубу, но на него зашикали.
— А ну, повтори! — закричали снизу. — Повтори, что болтал. А то кричишь — мы, да я, да мы все знаем. Давай! А мы послушаем, что ты знаешь!
Фролов вырвался, оправил ворот и громко сказал, что семичасовой рабочий день — обман, ловушка.
— Ловушка! А ты четырнадцать часов в день работал? Ну, отвечай!