Собрание сочинений в 4 томах. Том 3. Закономерность
Шрифт:
— Сволочь!
— Кто?
— Анатолий.
— Скажи пожалуйста, скотина! Ему деньги давали взаймы, а он еще ругается.
— Сколько, ты говоришь, за мной?
— Полторы тысячи с чем-то.
— Что же мне делать?
— Платить. Умел брать, умей и отдавать.
Опанас тяжело опустился на стул.
— Вообще, про тебя странные слухи ходят, Никола. С бабами путаешься…
— Враки.
— Какое враки! Бухгалтер Ерофеев — пьяница и болтун. Он в одном месте тебя наизнанку вывернул.
Бледный нос
— Слушай, Никола, деньги я подожду. Только говорю по-дружески: уходи ты из городской аптеки, пока тебя оттуда не вытурили. А это будет очень скоро.
Опанас молчал.
— Такое дело пришьют — живого места от тебя не останется. Меняй службу. Хочешь, помогу?
— Помоги.
— Иди в аптеку химзавода. Там аптекаря посадили, он шпионом, говорят, оказался. Иди на его место.
— Тоже шпионом быть? — смело сказал Опанас.
Лев скривил рот в усмешку.
— Какой из тебя шпион? Помнишь, что о тебе Одноглазый говорил? Ты ни холоден, ни горяч. О, если бы ты был холоден или горяч! То-то и оно. Просто будешь рассказывать мне кое-что о том, над чем работают химики завода.
— Так-так…
— Отличное место. Каждые полгода буду рвать твои записочки на пятьсот рублей. Полтора года, и ты чист.
— Значит, нанимаешь меня за полторы тысячи? Не дешево ли?
— Для тебя — самая высокая ставка. Да брось ты говорить глупости, Никола, черт знает что болтаешь. Выдумал тоже — шпион. Что я, вербовщик? Пошел ты к дьяволу!
— Между прочим, Лев, я понимаю сам, что из городской аптеки мне надо уходить. Присматриваться ко мне начали. Что ни день, то придирки, выговоры… Да ведь и есть за что…
— Пьешь?
Опанас мотнул головой.
— Ладно, пойду в аптеку химзавода. А устроишь это ты, так, Лев? — Опанас помолчал, поглядел искоса на Льва и сказал: — Послушай, Лев, а если я пойду сейчас кое-куда и все о тебе расскажу?
— И это я предвидел. Уж по одному тому заключаю, что ты не пойдешь. Ты бы не сказал мне об этом, а просто пошел. Кроме того — «записочки» твои не у меня. Они в надежных руках. Случись что-нибудь со мной — «записочки» будут предъявлены тебе. Впрочем, «записочки» — ерунда. Я тебя утоплю, Опанас. Сам. За «Круг», за Одноглазого… И твоих всех щенят утоплю. Всех до одного. Видишь, я — начистоту. Помнишь, я говорил о «веревочке». Веревочкой, мол, всех связать. Вот она, «веревочка»… Поди, разруби ее. А, да ну тебя… — Лев нехорошо выругался. — Тоже идейный! Послушай, все это ересь. Я тебе скажу прямо: нужен ты, мне на заводе, как прошлогодний снег. А все-таки… мало ли что…
— Я тебе верю. — Опанас подошел к Льву и подал ему руку. — Что тут скрывать, Лев, я… у тебя… во мне одна мысль — свалить их к черту!
— Вот и правильно, вот и сказал! Никола, милый, да ты герой. Я думал — раскис парень, в водке на клочья расползся. За одно это слово вот что делаю! — Лев вынул из кармана какие-то бумажки
Опанас повеселел.
— Но неужели, неужели есть еще надежда? На что? На кого? Неужто может быть по-твоему? Скажи, что делать, куда идти?..
— И вот эти рву. — Лев вынул еще какие-то бумажки, порвал их. — Знай наших, как сказал бы мой дед. Что делать? Научу. Никола, милый, научу, дай время. А сейчас… сейчас нанимайся в аптеку. И жди. Все будет в свое время. Понимаешь, в свое время. Приду и скажу. На деньги. Да бери, бери, дубина. Потом отдашь!
Опанас, часто шмыгая носом, тряс руку Льва, что-то порывался сказать.
— Ну, иди. Вот и опять мы друзья, вот снова поладили.
Уже около двери Лев сдавленным голосом сказал:
— Тонуть один, Никола, я не собираюсь. Всех с собой на самое дно. Понятно?
Опанас снова тряс руку Льва и лепетал что-то невнятное. Когда он исчез за дверью, Лев прошел на кухню и тщательно вымыл руки.
Ко дню официального пуска депо рабочие решили отремонтировать состав пассажирских вагонов.
Вагоны были уже готовы и окрашены. Оставалось вывести их из депо к территории будущего вагонного завода: там на следующий день вечером должен был состояться митинг.
Утром в день торжества Сергей Иванович и Карнаухов приехали в депо.
— Ну, выбирай новый вагон и езжай, — шутливо заметил Сергей Иванович.
Он был в превосходном настроении.
В Москве одобрили его идею о строительстве деревообделочного комбината. Сторожев только что сообщил эту новость Карнаухову, и тот опечалился: все это будут делать без него.
— А может, мне подождать? — Он просительно смотрел на Сергея Ивановича. — В самом деле, а? Ну, через годик поеду, какая разница, а?
Сергей Иванович пыхтел трубочкой и не отвечал. Расставаться с Карнауховым было жаль, но… но парню надо учиться, непременно надо.
— Нет, милый, нечего отвиливать. Кати в Москву.
— И поэт поедет. И жена его. И Ольга. Ольга-то какой молодец, а? Правда, Сергей Иванович?
— Хорошая девка! Не дураку ли досталась?.. Ну, ну, я шучу…
— А кто этот седой? Вчера к тебе приехал. В форме…
— Старый знакомый. Я тебе о нем рассказывал. Ленька. Он у моего брата в батраках ходил, у Петра. А теперь пограничник. В Белоруссии служит.
— Ах, тот самый, которого твой брат чуть не убил?
— Он самый. Парень спит и видит, как бы братца моего встретить. Да и я бы не прочь его увидеть! В печенках у меня братец сидит. Ленька на побывке был в Двориках. Жену с сыном к себе взял…
— Скоро и мы тронем.
— Весело вам будет — компания-то какая! — Сергей Иванович вздохнул.
— А помнишь, — сказал вдруг Карнаухов, — я тебе об одном учителе говорил. Компанеец его фамилия.
— Помню. Что с ним? Прижился на Украине?