Собрание сочинений в 4 томах. Том 3. Закономерность
Шрифт:
— А я тебя искал, — обрадовался Лев. — Скучно. Пойдем в омет?
— Не хочу. Прощайте.
— Ты что такая сердитая? — Лев обнял Ольгу.
Ольга вывернулась и убежала.
Лев хотел побежать за ней, но на дороге появилась «улица».
Лев выругался и пошел домой.
Богородица уже спал, Лев разбудил его и сказал, что дела свои в Двориках он окончил и завтра же уезжает.
— С кем?
— На станцию едет Селиверстов сын Петр. Ты знаешь его?
— Как же!
— Ну, вот с ним.
Богородица из вежливости начал было упрашивать Льва остаться, но в душе был рад его отъезду. Лев мешал ему.
Рано утром Льва разбудили. Около амбара стояла телега, в ней сидел Митя. Лицо у него было заплаканное. Рядом лежали
— Вы и есть сын Селиверста Петровича? — обратился Лев к мрачному приземистому парню лет двадцати трех — он подтягивал супонь.
— Я и буду. Зовут меня Петр. Фамилия Баранов.
— Ага. Ну, что ж, я готов.
Лев запихал в мешок небольшой свой багаж, бросил его в телегу, сел рядом с Петром, закурил.
Проезжая мимо большого каменного дома, Петр показал на него кнутом…
— Вот наш дом. А там вон сад наш был. Был наш, а теперь сельский. Не я буду, если в их руках останется.
— В чьих руках?
Петр не ответил. Подвода выехала в поле. Было еще свежо, солнце только что встало.
— Ты до станции едешь?
— Нет, я с вами, в город.
— Что ты там делаешь?
— Учусь. С поповым Мишкой вместе живем. В Тамбов нам несподручно. Отец у меня замаранный — пять лет за Антонова сидел.
— Вот как?
— Теперь опять поправляться начали. Лошадей три штуки заимели, коровы, овцы. Трактор хотим покупать.
— Все равно съедят вас.
В глазах Петра зажглась злоба.
— Ну, это мы еще посмотрим, кто кого.
— И смотреть нечего. Сложа руки будете сидеть — сожрут. И косточек не останется.
— А кто же это нас научит, что нам со своими руками делать?
— Найдутся люди.
— А например?
Лев похлопал Петра по плечу.
— Закури. И не нервничай. Молодой, а нервный. Спокойней надо.
— Сказал бы я вам кое-что, да не знаю, кто вы такой, какому вы богу молитесь.
— Никакому не молюсь. Самому себе. Ты слышал о таком человеке, Никитой Кагардэ звали? Из Пахотного Угла.
— Слышал. Видел даже. У нас в избе комитет заседал, а он со Сторожевым и с Санфировым к нам приезжал.
— Вот это мой отец был.
— Э, да ты, брат, значит, из нашенских? Ах, черт возьми.
Они долго смеялись.
— Вот что, Петр. Будешь в Верхнереченске, заходи. Мастерская у меня на Рыночной улице. Пускай Богородица тебя приведет. Я тебе, пожалуй, посоветую, что надо делать! Ну, ты, малец, — крикнул Лев Мите, — не спишь?
— Не-е. Выспался.
— То-то.
К вечеру они были на станции. Петр сдал лошадь своему деду, который возвращался из города в Дворики и поджидал его.
Поздно вечером Лев и его спутники были в Верхнереченске.
Часть третья
Живым — жить, мертвым — в могилу.
Глава первая
Из дневника Лены Компанеец
1926 г.
Июнь, 12-е число.
Я сегодня злая и несчастная. Днем пошла к Жене и позвала ее гулять. Я не могла сидеть дома и думать все об одном и том же. Она встретила меня со страдальческим видом, — у нее, видите ли, оказалась «куча дел»… Меня это страшно обидело. Зашла к Нине, но и ее не застала, хотя накануне мы уговорились встретиться. Ну да, ведь я не что иное, как «любимая плевательница для секретов». Я не могла сдержать слез. Мои подруги идут ко мне только тогда, когда им тяжело, когда нужно, чтобы я рассеяла их горе. Тогда я утешаю
Папу положили в больницу: он опять запил. Мы с Андреем остались одни. В доме пусто, скучно, хочется плакать.
Письмо недописанное и неотправленное
Дорогой Витя! Неужели ты не чувствуешь, что я все время думаю только о тебе, что только тобой полна моя жизнь? Иногда мне до боли хочется узнать, о чем думаешь ты? О ком? Милый мальчик мой, вспоминаешь ли ты обо мне? Так бы и полетела к тебе. Но я не знаю, Витя, я скажу тебе правду, я не знаю, будет ли мне хорошо рядом с тобой. Вспоминаешь ли ты то время, когда ты думал не только о самом себе? И если вспоминаешь о нем, то как? Скажи мне прямо — нужна ли я тебе? Нужен ли тебе вообще кто-нибудь? Что же тебя оттолкнуло от меня? Ты понимаешь это слово — «оттолкнуло»? Даже когда ты целуешь меня, мне кажется, что ты думаешь не обо мне, мне кажется, что и в эти минуты ты сочиняешь стихи. Ты не обижайся, кому же мне все это сказать, как не тебе?..
Июль, 3-е число.
…потом я его спросила: кем же ты хочешь быть? Он сказал: «Не знаю». Может, так оно и есть. А я не смею сказать ему, но его стихи пустые, в них нет ничего, кроме холодных фраз… Витя теперь ничего не читает, кроме стихов, а когда я стала говорить ему об этом, он болезненно сморщился. О чем бы с ним ни говорили: о театре, о ребятах — он обязательно свернет на стихи. Сейчас он кончил дописывать «Евгения Онегина». Когда я рассказала об этом в больнице папе, он смеялся до упаду. Мне кажется, что это действительно немного смешно — дописывать Пушкина. Но Витя пренебрежительно заметил: «Ты думаешь?» Вообще у Виктора появилось что-то такое в тоне, что мне очень не нравится. Когда ему говорят что-нибудь, он совершенно равнодушно спрашивает: «Да?» Это «да» у него безразличное, холодное… Как-то я ему рассказала о том, что Коля Зорин очень хорошо учится. Он сказал: «Да?» Мне кажется, что ему вообще неприятны разговоры об успехах других людей. Недавно Джонни принес мне свой рассказ. Хороший рассказ. Он дал Виктору. Витя читал его при мне и так презрительно усмехался, с таким нехорошим азартом подчеркивал все неудачные места. «Бездарно!» — сказал он. Я вспыхнула, и мы впервые поссорились. Он кричал, что ему не нужна гувернантка, что он уже вырос… Потом стал просить прощения, целовал мне руки, а через минуту, забыв обо всем, начал хвастаться своими рассказами. Я знать не знала, что он пишет рассказы.
Август, 16-е число.
…хороша ли я сама? Злая, ничему и никому не верю. Не верю Опанасу, Льву, Андрею… Я не знаю, зачем они собираются. Я не верю, чтобы эта жалкая кучка людей могла что-нибудь сделать. Андрей живет раздвоенной жизнью. Недавно я застала его за чтением программы партии. Он спрятал книжечку, как только увидел меня. Я ее прочитала недавно сама и хоть кое-что не поняла, но мне кажется, что там написано очень много справедливого. Как разобраться во всем этом? Кто мне поможет? Витя об этом не думает, у него своя, только своя жизнь. Неужели я должна признаться, что мне становится скучно с ним? Однажды, когда он читал стихи, мне показалось, что он сам так же пуст, холоден и безразличен ко всему. Я сомневаюсь, что из него что-нибудь выйдет, что он будет полезным человеком для людей…