Собрание сочинений. т.1. Повести и рассказы
Шрифт:
Модест Иванович, захолодев, услышал капризно-жалобный голос:
— Ай, моя туфелька!
Он не шевельнулся, он сидел, растопырив руки и не отрывая взгляда от лежащей на полу бочком туфельки.
Капризно-жалобный голос сказал опять:
— Будьте добры, если вас не затруднит… Мне очень неудобно слезать.
Модест Иванович стремительно, словно хотел упасть рядом с туфлей, нагнулся, неловко схватил ее и, не подымая головы, ткнул вверх.
Пассажирка сказала:
— Ах, простите, что я затрудняю вас, но эти жесткие вагоны —
Модест Иванович затрепетал, смотря в сторону, пытался одной рукой насунуть туфельку на спущенную ступню. Но туфелька не надевалась.
Пассажирка засмеялась:
— Ах, какой вы неуклюжий! Неужели вы никогда не надевали туфель дамам? Да не так же. Возьмите одной рукой за щиколку, а другой надевайте. Ну, ну, так.
Модест Иванович несмело сунул и другую руку и коснулся теплого скользкого шелка, обжегшего его пальцы. Это ощущение словно пронизало его щекотной и горячей дрожью с головы до пят, и было одновременно страшно и сладостно. Так сладостно, что, уже надев туфельку, он не отнимал пальцев, как будто нога была металлом, к которому прилипает кожа в жестокий мороз.
Пассажирка, прищурив длинные томные глаза, с усмешкой смотрела на Модеста Ивановича.
— Ай, ай, какой увалень! — сказала она. — Сколько вам лет?
— Тридцать пять, — сухим хрипом выжал из себя Модест Иванович.
— Неужели? И вы до сих пор не научились надевать дамам туфли? Какой стыд! Или вы умеете только снимать? Вы женаты? А ваша жена не сердится, что вы не умеете надевать ей туфли? — забрасывала пассажирка вопросами под хохот соседей.
Модест Иванович выпустил наконец ногу пассажирки и бессмысленно топтался в узком пространстве между койками, не зная, что делать.
— Боже, какой симпатичный медведь! — вскрикнула пассажирка, всплеснув руками и зазвенев надетыми на них браслетами. — Вас, я вижу, надо дрессировать. Помогите мне слезть.
Она положила руку, пахнущую духами, на плечо Модесту Ивановичу и спорхнула вниз, навалившись на Модеста Ивановича хрупким и ясно ощущаемым сквозь легкую летнюю блузку телом.
— Пойдемте на площадку. Здесь такая давка и духота. Ненавижу ездить в жестких, — сказала она, продевая руку под локоть Модеста Ивановича, и, блеснув глазами, спросила. — А как вас зовут?
— Модест Иванович.
— Очень мило… очень. Ну, пожалуйте.
Модест Иванович вздохнул и покорно пошел за пассажиркой по проходу, вдыхая запах духов и пудры, дразнивший и волновавший его.
В тамбуре пассажирка открыла дверь и села на ступеньку вагона. Ветер затрепал ее газовый шарф, шлепнул его концом по коленям Модеста Ивановича. Он вздрогнул от чуть слышного прикосновения ткани и покраснел.
Пассажирка запрокинула голову назад и, показывал мелкие беличьи зубы, сказала:
— Знаете ли, Модест Иванович, вы меня ужасно заинтересовали. Ужасно! У вас такой милый вид. Я очень боюсь в дороге знакомиться. Теперь
Она щебетала быстро, с лукавым прищуриванием глаз, и ее голос, фигура, глаза, улыбка очаровывали Модеста Ивановича с каждой минутой все прочнее. Он немного помедлил с ответом на ее последние вопросы, обдумывая, что сказать такой милой, ласковой и прелестной женщине.
— Видите… — Он замялся. — Простите, я не знаю, как вас называть?
— Меня зовут Клавдией, — ответила пассажирка.
— А по отчеству?
— Нет, нет! Называйте меня без отчества: просто Клавой. Я маленькая, и мне хочется, чтобы со мной обращались, как с маленькой. Я люблю, чтобы мои друзья звали меня Кла-авой, — протянула она нараспев.
Модест Иванович беспомощно потупился.
Голос, вкрадчиво-нежный, томительный и льстивый, это требование звать полчаса назад еще совершенно чужую женщину уменьшительным именем — наполняли его предчувствием необычайного. Он провел языком по пересохшим губам.
— Да что же вы стоите, садитесь тут, — предложила Клава, отодвигаясь к поручням вагона.
Модест Иванович неловко, цепляясь за поручни и зажмурившись, — у него кружилась голова от мелькания шпал под вагонами, — сел рядом с ней.
— Ну, рассказывайте! Вы лечиться или отдыхать?
Модест Иванович прокашлялся.
— Собственно говоря, я даже не знаю, как вам объяснить… Я совсем не на курорт. И не лечиться, и не отдыхать… Я, как бы это выразиться… я… ну, беглый!
— Как! — вскрикнула изумленная Клава. — Вы беглый? Боже, как это интересно! — Она теснее придвинулась к Модесту Ивановичу. — Беглый! Откуда вы бежали? Из тюрьмы? Вы убили кого-нибудь? Вашу жену? Из ревности?
Модест Иванович вспыхнул и сделал протестующий жест.
— Нет, вы меня не поняли. Я никого не убивал.
— Ах, простите. Я глупая, я не поняла. Вы бежали. — Она оглянулась и, понизив голос, приближая губы вплотную к уху Модеста Ивановича, шепнула сквозь лязг колес. — Вы бежали из гепеу. Вы, вероятно, бывший граф или князь… Я сразу угадала. У вас такое лицо.
Модест Иванович нахмурился.
— Я честный гражданин, — ответил он почти сурово, — никакой не граф, и фамилия моя — Кутиков. И бежал я вовсе не из тюрьмы и не от гепеу.
— Ну вот! От кого же еще можно бежать? — Разочарованно проворковала Клава, выпятив губы.
Модест Иванович испугался, что она встанет и уйдет от него.
— Я бежал от жены, — вставил он поспешно.
Глаза Клавы округлились.
— От же-ены? Что вы говорите? Это тоже восхитительно. Тогда мы с вами прямо товарищи. Я тоже почти бежала от мужа. Собственно, он мне даже не муж, а так… Но он мне надоел, и я убежала от него месяца на два. Конечно, с его согласия. Но это дела не меняет. Расскажите, почему вы бежали от вашей жены? Это так меня интригует! Ужасно!