Собрание сочинений. т.1. Повести и рассказы
Шрифт:
Модест Иванович с усилием повернул присохший к зубам язык.
— Н-нет, — сказал он, заикнувшись и подрагивая нижней челюстью, — н-нет. У меня голова кружится.
— Ну? Неужели? — прошептала Клава, придвигаясь еще ближе. — Отчего же? Это, наверное, от полыни, — безжалостно-наивно сказала она, с такой же одичалой, как глаза, улыбкой.
— Н-не знаю… Мне страшно, — выдавил, теряя сознание, Модест Иванович.
Клава усмехнулась еще томительней. Яркие губы-пиявочки были совсем рядом, жадно топырились,
— Ну, — глухо сказала Клава, кладя руки на плечи Модеста Ивановича, — что же дальше?
Модест Иванович оседал под нажимом, пока пиявочки не оказались на уровне его рта. Тогда он почувствовал тупой укол и никогда не испытанную дрожь.
Застонав, он схватил легкое тело Клавы, прижался к ее рту, так что стукнули встретившиеся зубы, и, хрипя, колотясь, целовал, целовал, торопясь насытиться, наверстать все утраченное за пустую свою жизнь.
С полустанка дребезгом ударил звонок повестки. Клава уперлась ладонями в грудь Модеста Ивановича.
— Пусти… пусти же, сумасшедшенький! — притворно-испуганно вскрикнула она. — Поезд уйдет.
Но Модест Иванович не слушал и тянулся к ней, жалобно мыча.
— Ну, довольно, глупый. Довольно. Еще успеешь, — сказала Клава, закрывая его рот ладонью. — Нужно ведь идти.
Модест Иванович всхлипнул и отрезвел, увидел степь, лунный опаловый дым, высокую водокачку, освещенную черточку поезда и белый волан пара над паровозом. Все показалось ему преображенным и прекрасным.
— Клава! — сказал он отчаянно. — Клавочка!..
— Идем, — Клава тряхнула головой и поспешно пошла к полустанку.
Модест Иванович, путаясь в ковылях, вприпрыжку спешил за ней.
У водокачки Клава замедлила шаги и снова взяла Модеста Ивановича под руку.
— Боже, как не хочется возвращаться в этот треклятый вагон. Тесно, дымно, воняет, со всех сторон глазеют. Гадость. А мне хочется побыть с тобой, мивый.
— Что же делать? — отчаянно сказал Модест Иванович.
Клава остановилась.
— Да есть выход… Перейдем в международный в отдельное купе. Придется немного доплатить, зато…
— А пустят? — перебил Модест Иванович: международный вагон казался ему запретным местом.
— Чудачок, — приближалась Клава, — если заплатить, так и в рай пустят.
У международного вагона стоял проводник в синей куртке с блестящими пуговицами. Клава, оставив Модеста Ивановича, подошла к нему. Модест Иванович слыхал, как она тихо говорила с проводником, и проводник лениво, покровительственным баском, ответил:
— Пожалуйста, гражданка. Хоть сейчас можете садиться, по крайности живые люди будут, а то вагон пустой идет. А вещи я вам перенесу. В четвертом вагоне, говорите, десятое место? Ладно. В Джанкое приплату сделаем —
Он открыл дверь.
— Котик, — позвала Клава Модеста Ивановича. — Все в порядке.
Проводник отпер купе и дал свет. Серая бархатная кабинка была раем после духоты и формалиновой вони жесткого вагона. Модест Иванович развалился на пружинящем диванчике и почувствовал себя значительным, важным и всемогущим.
Проводник принес вещи Клавы в момент отхода поезда.
— Так вы, гражданин, дайте мне, значит, сорок два рубля на доплату и можете спать до самого Севастополя спокойно.
Модест Иванович отсчитал пять червонцев.
— Сдачу я вам с билетами принесу.
— Не нужно сдачи, — охмелев от собственного величия, сказал Модест Иванович. Проводник низко склонился, захлопывая дверь.
— Котик! Ты с ума сошел! Восемь рублей на чай! — возмутилась Клава.
— Ничего, ничего, — поспешно сказал Модест Иванович. — Я никогда не тратил денег. Пусть. Он — бедный человек.
— Ты добренький, — улыбнулась Клава, снимая с Модеста Ивановича каскетку и ероша соломенные волосы.
— Вот мы и одни с тобой, котик. Ты рад?
Поезд грохотал по насыпи. С обеих сторон плескалась в насыпь зажженная луной вода.
Клава долго стояла у окошка, поднялась и развязала поясок платья.
Раскладывая постель на верхнем диванчике, сказала:
— Пора спатьки, котик.
— Да, — ответил Модест Иванович, цокнув зубами.
Клава погасила лампочку.
Модест Иванович слышал в темноте царапающее шуршанье платья, словно шелестела крыльями невидимая ночная бабочка, и смутно видел тонкий силуэт. Скрипнули пружины дивана, и голос Клавы позвал сверху:
— Котик! Поцелуй меня и скажи мне «бай-баиньки».
С остановившимся сердцем Модест Иванович поднялся и, едва поднимая ноги, подошел к краю койки, ощупывая темноту.
Пальцы его запутались в Клавиных волосах, и Клавины руки захлестнули душистой петлей его голову.
……………………………………………………
Модест Иванович повернулся и рядом с собой на подушке увидел розовую, покрытую пушком щеку. Клава улыбалась ему.
Модест Иванович застыдился и спрятал глаза.
Клава сладко потянулась и поцеловала Модеста Ивановича в нос.
— Котик мной доволен? — спросила она.
Модест Иванович вместо ответа потерся губами о Клавино тоненькое плечо.
Клава достала из-за подушки коробку папирос и закурила.
Закурив, она легко спрыгнула с постели и подняла синюю шторку на окне.
— Котик, вставай. Мы уже Альму проехали. Нужно одеваться. Скорей.
Модест Иванович испуганно вскочил.
Серая кабинка была наводнена слепящим синим блеском. Духовитый ветер играл со шторкой. Поезд несся мимо густых садов. Тяжелая листва блестела лаком.