Собрание сочинений. т.1. Повести и рассказы
Шрифт:
Клава вышла с ним вместе, и Модест Иванович слыхал, как на террасе они перебросились еще несколькими фразами, сказанными шепотом, а потом Клава крикнула:
— Яни, а Яни! Поставь нам самоварчик!
Вернувшись в комнату, Клава предложила Модесту Ивановичу:
— Пойдем, котик, прогуляемся к заливу, пока Яни самовар приготовит.
Модест Иванович хмуро согласился. Перешептывание Клавы с Христо не понравилось ему и пробудило внезапную ревность.
— О чем вы там шептались? —
Клава удивленно взглянула на него.
— Как о чем? У нас есть свои дела, котик, — обронила она небрежно.
— А я не хочу, — вскрикнул, бледнея, Модест Иванович. — У тебя не должно быть никаких тайн от меня.
Клава звякнула браслетами и расхохоталась.
— Господи! Ты ревнуешь, котик? Ты с ума сошел? К кому? К Христо? Бедненький. Ну, я тебя успокою.
Она обняла Модеста Ивановича и кошечкой приластилась к нему. Модест Иванович немедленно оттаял.
— Ну, идем, котик.
Над горами парили ширококрылой серой птицей сумерки, закутывая пухом крыльев рваные очертания верхушек скал. Резво скачущая с уступа на уступ уличка привела их к заливу. Вода тихо плескалась в сонной бухте, тяжелая и маслянистая, перекатывая голубоватолиловые, блестящие ленты.
У берега вразвалку колыхались рыбачьи баркасы. Их было много. Темная, колеблющаяся линия их тянулась по всему побережью бухты, уходя в мягкую замшу сумерек. На противоположном берегу дрожали колючие елочные звезды огней. Их отраженные зигзаги танцевали в воде, закутываясь батистовыми волнами оседающего тумана.
Модест Иванович остановился на мостике, прижав руки к груди. В белках его заиграл отраженный голубоватый блеск волны. Он тихо сказал опять, словно страшась разбить прозрачную тишь:
— Таласса.
— Тебе нравится, котик? — спросила Клава, прижимаясь к нему. Но он осторожно отстранил ее.
— Не мешай, — прошептал он. — Я всю жизнь думал об этом.
Он продолжал стоять в той же позе, смотря на мерцавшие огни.
Клаве стало скучно, она присела на швартовую сваю, раздраженно постучала каблучком в доски, но Модест Иванович не слышал.
Клава встала рассерженная.
— Домой. Яни ждет. Ничего все равно не увидишь.
Модест Иванович вздохнул и поплелся за Клавой вверх по тропинке.
На террасе шипел самовар, в глубокой чашке прозрачным золотом теплилось айвовое варенье. Яни пожелал спокойной ночи и ушел. Модест Иванович сел и подпер подбородок кулаками. У него был такой же рассеянно-чуждый взгляд.
Клава гневно подвинула ему стакан.
— Я все понимаю, — сказала она оскорбленно, — я тебе уже надоела. Ты не знаешь, как от меня отделаться. Все мужчины — одинаковые свиньи.
Модест Иванович медленно поднял голову. На его лице
— Клавочка, господь с тобой! Что ты говоришь?
И была в его голосе такая искренняя и трогающая недоуменная обида, что Клава спросила:
— Но что же с тобой, котик? Вчера ты был такой веселый, а сегодня — прямо вареный рак.
Модест Иванович помолчал и вместо ответа неожиданно спросил:
— Вот этот самый… Христо, он и есть главный?
— Что главный? — удивилась Клава.
— Контрабандист…
— Ну, да! А зачем тебе?
Модест Иванович прищурился и помешал ложечкой чай.
— Клавочка, — сказал он, и голос его сломался странным волнением, — ты сможешь исполнить мою просьбу?
Клава, наливая чай, невнимательно спросила:
— Какую?
— Пусть… — Модест Иванович запнулся, — пусть они возьмут меня с собой.
— Куда? — Длинные подведенные глаза Клавы стали вдруг почти квадратными и уперлись в Модеста Ивановича.
— С собой, когда поедут… за контрабандой…
Клава смотрела на Модеста Ивановича, все шире раскрывая веки. Узкая серебряная струйка лилась из самовара в чашку, перелила через край и расплывалась круглым прозрачным блином по клеенке стола.
— Я ничего не понимаю, котик, — с испугом сказала она.
Модест Иванович упрямо смотрел на рыжее, прожженное на клеенке пятно возле своей чашки и ответил, не поднимая глаз:
— Я хочу с ними ехать за контрабандой.
Клава стремительно откинулась на спинку стула и захлебнулась смехом.
— Какой… ха-ха… ты забавник, котик… я думала ты всерьез что-нибудь… ха-ха…
У рта Модеста Ивановича задрожала вздутая жилка. Он вскинул на Клаву упрямый и жесткий взгляд.
— Ты не смейся… Я всерьез… Мне нужно ехать.
Клава оборвала смех и встала, вглядываясь в Модеста Ивановича.
— Да ты с ума сошел? Что это такое? Вот мука божеская. Он — за контрабандой! Еще только туда тебя и не носило.
— Я поеду, — сурово и почти грубо бросил Модест Иванович.
Клава вспыхнула и подбоченилась.
— Пое-едешь? — саркастически протянула она. — Кто тебя возьмет?
— Христо возьмет, — невозмутимо ответил Модест Иванович.
— Христо? Как бы не так. Христо меня не возьмет, хотя третий год меня знает. Он и так спрашивал, можно ли тебе доверять? Знаешь, какое у него дело?.. Одно лишнее слово — и пропал человек. Да ну, что глупости говорить. Пойдем спать.
Но Модест Иванович отрицательно покачал головой.
— Должен я поехать… должен… А зачем — этого не объяснишь, да и не поймешь ты… — произнес он глухо, и слова тускло стучали, срываясь с его губ, как галька во время прибоя.