Собрание сочинений. Том 1
Шрифт:
К ним в лапы попал до утра я в плен.
Огонь, как ни сердится, ни пылает,
Не может согнать их с моих колен.
Но утром, когда в очаге лишь уголь,
А ночь улетела с огнем в трубу,
Двое друзей, истощив друг друга,
Заснут, не жалуясь на судьбу.
Один без вина, до новой получки,
У другого всего две ноты на дне,
Свесив свои короткие ручки,
Спят бурдючки, привалясь к стене.
Если
Придется приятелей разбудить:
Одному наполнить душою тело,
Другого до горла вином долить.
Раз по душе тебе наш обычай,
Присядь к очагу хотя бы на час.
А смысл этой притчи, как многих притчей,
Пусть выяснит тот, кто мудрее нас.
У Ташискари ночью, над Курой,
Я тамада - и время не теряю!
Луна и та согнулась в рог крутой,
Рог, что я поднял, в небе повторяя.
Ночь над столами листьями шуршит
И лампами мигает прямо с неба.
Хозяйка, добрая душа, спешит
Подать нам мяса, зелени и хлеба.
В семье родился мальчик, первый внук.
И старый плотовщик из Ахалдаба
Горд, что у сына сын, и все вокруг
Пьют и толкуют, что давно пора бы!
И я, я тоже рад тебе, малыш,
Из-за тебя весь этот пир бессонный,
Мой черноглазый камешек-голыш,
Самой Курой на берег принесенный.
Так хорошо, что хоть останови
Мгновение, не пожалев об этом...
А мать с отцом - как две строки любви,
Срифмованных на зависть всем поэтам!
Пусть ставят колыбель перед столом,
Чтоб тост в горах гремел, как перестрелка:
Мы песней ночь пробьем! И пулею пробьем
Закинутую под небо тарелку!
Плющ свисает с плеч ветвистых,
Словно старая броня.
– Дуб, тебе, наверно, триста?
Как давно ты ждешь меня!
Столько лет уже стоящий
Здесь, не пропустив ни дня,
Прошлый ты и настоящий,
Будущий, после меня.
Ты, наверно, все на свете
Знаешь, стоя надо мной:
Как мы рыбу ловим в сети,
Как мы боремся с волной.
Буду ждать я Пиросмани
Здесь в тени твоих ветвей.
Он придет и на поляне
Стол раскинет для гостей.
Где - напишет во весь мах!
Где - пошутит кисточкой.
Хлеб положит, сыр чанах
С красною редисочкой.
Бурдючок,
Щедрой кистью угостит,
И меня в руке с форелью
Где-то сбоку поместит.
По картону черной ночи
Блики бросит краской белей.
И луну в ветвях упрочит,
Чтоб всю ночь висела целой.
Добрый синий лунный глаз
Прямо над столом зажжет,
Чтобы ясно видел нас
Тот, кто с нами вместе пьет.
С пира каждый унесет
Песенку прощальную,
Ночь ее, как хлеб, дает
Нам в дорогу дальнюю.
Мы на дуб наш поглядим,
Бросим взгляд последний,
Жаль, что он опять один -
Друг наш трехсотлетний.
Вот он ветками плечей
Пожимает мудро;
Трезвый, утренний, ничей, -
Утро - это утро.
Кто в первый раз в горах запел:
"Варайда-варда" ?
Так пел, что вечный лед кипел
И с гор ручьями падал.
Кто в первый раз в горах запел:
" Варайда-варда"?
Кому принадлежала честь
Мужскую песню эту
В горах абхазских первым спеть,
Пустив гулять по свету?
Есть в песне боль и радость есть,
Лишь робости в ней нету!
Я с неба сумерки сдирал,
Я рвал туманы в клочья,
Начало песни я искал
Повсюду днем и ночью.
Но только высоко, средь скал,
Нашел я то начало:
Там горец раненый лежал,
Под ним река рычала.
Тысячелетние дубы
Стояли в изголовье,
Он сам началом песни был,
И песня пахла кровью.
Лежал он, рухнув, как гора,
Предательством подкошен,
И в ожидании утра
Над ним кружился коршун.
– Вставай, охотник! Ты проспал,
Дотла сгорели звезды.
Чтоб день охоты не пропал,
Вставай, пока не поздно!
Я вижу, что нога твоя
Покрыта липким ядом
И размозженная змея
Лежит бессильно рядом.
Не умирай! Свою судьбу
Продли с живыми, с вами.
Смотри, как речка на горбу
Несет дубы с корнями.
Доверься ей, она в беде,
Как горец настоящий,
Тебя не выбросит нигде
И до людей дотащит!
И вот услышал он меня,