Эта кровать была когда-то моднойи ослепляла всех конструкцией мощной —подобие античного порталаиз дьявольских пружин, шаров металла…Кровать была когда-то к свадьбе купленаи стоила, наверно, деньги крупные.Кровать свою хозяйка обожала.Она любила здесь и здесь рожала.Но дочка выросла и вскоре замуж выскочилаи про кровать иное мненье высказала.Муж тоже молод был, а все, что молодо,старается по-новому быть модно, —и рядом с вырезками из журнала «Польша»кровать, конечно, выглядела пошло.Кровать им жить своим присутствием мешала!Ее четыре полновесных шарана легковесной современности приметывзирали, как враждебные планеты…О те шары, надменные, литые!Тогда пошли на хитрость молодые.Старуху как-то днем из дома вытянули,кровать сломали и на свалку выкинулиПришла старуха, выронила сумку.В глазах ее застывших было сухо,но что-то было в них тоскующее, страждущееи что-то без названья, очень страшное.Ты не жалеешь, молодость, за модностьютого,
что было тоже чьей-то молодостью.Но, может, мебель, на сегодня стильная,покажется потомкам тоже стыдною?Мне рассказали, что ночами медленностаруха бродит среди стильной мебели,в руке сжимая дорогую малость —один из тех шаров — все, что осталось.1960
«Эта женщина…»
Эта женщина любит меня,но канаты к другому не рубит.Эта женщина губит менятем, что любит она — как не любит.Ей работа моя чужда.Ей товарищи мои чужды.Не скажу, что это вражда.Ведь вражда — это все-таки чувство.Просто ей все равно, все равно!Это детская — что ли — жестокость.Ну а сколько ей богом дано:и талант, и редчайшая тонкость!Необычны и странны черты.Вдохновенно лицо ее выдумано.Только бог ей не дал доброты, —поленился на старости, видно.Что ей строгих товарищей суд!Черт возьми — она самородок!И ее, восторгаясь, несутпароходы и самолеты.Если боль или радость вокруг —ничего она знать не хочет.Если мать больна или друг —так же звонко она хохочет.Но когда-нибудь в тишине,вынимая устало сережки,вдруг припомнит она обо мне,и глаза ее станут серьезны.Загрустит, головенку склоня.Пусть грустит — ее не убудет.С этой женщиной у меняникогда ничего не будет.1960
Первая машинистка
Т. Малиновской
Машинисток я знал десятки,а быть может, я знал их сотни.Те — печатали будто с досады,Те — печатали сонно-сонно.Были резкие, были вежливые.Всем им кланяюсь низко-низко.Но одну не забуду вечно —мою первую машинистку.Это было в спортивной редакции,где машинки как мотоциклетки,где спортивные и рыбацкиена столах возвышались заметки.И пятнадцатилетним мальчиком,неумытый, голодный, ушастый,я ходил туда в синей маечке.Я печататься жаждал ужасно!Весь чернилами перемазанный,вдохновенно, а не халтурноя слагал стихи первомайские,к Дню шахтера и к Дню физкультурника.Был там очень добрый заведующий,мне, наверное, втайне завидующий.Как я ждал того мига заветного,когда он, вникая замедленно,где-то в строчке исправив ошибку,скажет, тяжко вздохнув: «На машинку!»Там сидела Татьяна Сергеевна,на заметки презрительно глядя.В перманенте рыжем серебрянопроступали седые пряди.Было что-то в ней детское, птичье,но какое-то было величьеи была какая-то сила,независимая и едкая,даже в том, как она просила:«Отложите-ка сигаретку!»Она морщилась, содрогательнофельетоны беря бородатые,и печатала сострадательномои опусы барабанные.И, застенчив, как будто с Фемидой,я, на краешке стула сев,так просил ее перед фамилиейнапечатать не «Е», а «Евг».И когда мне мой опус новыйположили с «Н. П.» на стол,мне сказала она с жесткой ноткой:«Слава богу, что не пошел!»Но однажды листочки скомканныея принес к ней в табачный дым.А она: «Вроде праздник не скоро…Что – не к празднику? Поглядим!»То же скучное выраженье, —мол, ни холодно, ни горячо.Вдруг затихла машинка: «Женя,а вы знаете – хорошо!»…Стал я редко бывать в той редакции.Просто вырос — немудрено.Были «ахи», были ругательства,только это мне все равно.Дорогая Татьяна Сергевна!Я грущу о вас нежно, сердечно.Как вам там в машбюро покуривается?Как вам там на машинке постукивается?И несут ли стихи свои мальчики,неумытые, в синеньких маечках,ожидая от мира оваций,к Дню Победы и к Дню авиации?!Одного мне ужасно хочется:написать такое-такое,чтоб спасало людей в одиночестве,будто тронула мама рукою.Чтобы я вам принес эту штукуна машинку и с тем же дрожаниемя испытывал ту же мукуи за почерк, и за содержание.Чтоб затихло каретки движенье.Чтоб читали еще и ещеи сказали мне просто: «Женя,а вы знаете — хорошо!»1960
Бежит река
На музыку Э. Колмановского
Бежит река, в тумане тая,бежит она, меня маня.Ах, кавалеров мне вполне хватает,но нет любви хорошей у меня!Танцую я фокстроты-вальсы,пою в кругу я у плетня, —я так боюсь, чтоб кто-то догадался,что нет любви хорошей у меня!Стоит береза у опушки,грустит одна на склоне дня.Я расскажу березе, как подружке,что нет любви хорошей у меня!Все парни спят, и спят девчата.Уже в селе нет ни огня.Ах, я сама, наверно, виновата,что нет любви хорошей у меня!1960
Град в Харькове
В граде Харькове — град.Крупен град, как виноград.Он танцует у оградпританцо-вы-вает!Он шустёр и шаловат,и сам черт ему не брат.В губы градины летят —леденцовые!Града стукот, града цокотпо зальделой мостовой.Деревянный круглый цокольпокидает постовой.Постовой, постовой,а дорожит головой!Вот блатной мордастый жлобжмется к магазинчику.Град ему как вдарит в лоб —сбил малокозырочку!А вот шагает в гости попик.Поиграть идет он в покер.Град как попику поддаст!И совсем
беспомощнопопик прячется в подъезд«Общества безбожников».А вот бежит филологичка.Град шибает здорово!Совершенно алогичновдруг косынку сдергивает.Пляшут чертики в глазах,пляшут, как на празднике,и сверкают в волосахсветляками – градинки.Человек в универмагеприобрел китайский таз.На тазу у него маки…Вдруг по тазу град как даст!!Таз поет, звенит, грохочет.Человек идет, хохочет.Град игрив, задирист, буен.Еще раз! Еще раз!Таз играет, словно бубен,хоть иди — пляши под таз!Град идет! Град! Град!Град, давай! Тебе я рад!Все, кто молод, граду рады —пусть сильней хоть во сто крат!Через разные преградыя иду вперед сквозь град,град насмешек, сплетен хитрых,что летят со всех сторон…Град опасен лишь для хилых,а для сильных – нужен он!Град не грусть, а град — наградане боящимся преград.Улыбаться надо граду,чтобы радостью был град!Град, давай!..1960, Харьков
«Мосовощторг» в Париже
«Мосовощторг» в Париж туристом прибыл,имея чемодан и плюс портфель.Французского шампанского он приняли морщится: «Не то, что наш портвейн.Брижитт Бардо? Да разве это баба!Отель хороший это? Ну и ну…Ни тюля нет, ни Шишкина хотя бы…Вот, помню, Дом колхозника в Клину!Возможны провокации и стычки.Всем за руки держаться — мой совет.Что парижанки! Тощие, как спички.Недоедают, — видно, масла нет.Товарищи, должны мы быть внимательны.Запомните вы все — не дремлет враг.Идти в Собор Парижской Богоматери?Мы все же атеисты, как-никак…Канкана избегайте, как капкана.Держаться надо всем по номерам.А на могилу Бунина Иванане следует, — поскольку эмигрант…»Кривится он, взирая на Эль Греко:«И что в нем все находят? Ерунда.Он искажает сущность человека.Вот Лактионов наш — так это да!»В Москве мальчишки наши чуть не плачут —Париж им достается лишь в кино.А здесь, в Париже, от Парижа прячась,«Мосовощторг» играет в домино.1960
Как парится подлец
Вы видели, как парится подлец?Вот он, сопя, под потолок подлез.Урчит, блаженно лежа на боку,потом встает: пора поддать парку.И самый свежий веник выбрав сам,он хлещет сам себя по телесам,со знаньем подливает в шайку квас:«Парок, когда он с квасом, – высший класс!»Он спину потереть соседу рад.Он в бане – настоящий демократ.И на груди как орден – банный листза то, что он душой и телом чист.Демократично кинет анекдот,демократично выделяет пот,демократично грузной массой всейс народом вместе лезет он в бассейн.И там, качаясь долго на спине,о Сталине вздыхает в тишине.Но вот он возвращается домой,пьет чай, ему заваренный женой,уютно нежась в теплоте кальсон,на сон читает Кочетова он.И, чистенький, в постель ложится спать,чтоб утром делать подлости опять.1960
1961
СССР – Испания
Мальчишка живет на Четвертой Мещанской,в двадцатом веке живет.Он на ходу, большеглазый, ушастый,вечно что-то жует.Мальчишка поет, мальчишка смеется,строгает он что-то ножиком.Летят реактивные самолетынад острым его ежиком.Мальчишка очень любит «болеть».Долгими были искания,но все-таки он раздобыл билетна матч «СССР – Испания».Но где-то есть город такой — Мадрид,и кто-то в Мадриде этом мудрит.Международные сложности,подлые до невозможности!..Мальчишке дела до этого нет —он страшно настырный парень!Лежит у мальчишки в кармане билет —не хочется, чтобы пропал он!Мальчишка, ты горестно жизнь не ругай —грустишь ты о матче слишком…Мальчишка, лепи, мальчишка, строгай, —ты ведь на то — мальчишка!Верю — от войн, от ссор и от бедбудет земля избавлена…Мальчишка, ты береги билетна матч «СССР – Испания»!1961
«Мы в Атлантическом купаемся…»
Мы в Атлантическом купаемся,таком соленом и хмельном!В песке усидчиво копаемся —мы ищем раковины в нем.А рядом черные детинушки —громады – любо посмотреть! —ну что-то вроде их «Дубинушки»поют, таща враскачку сеть.Поют и тянут так талантливо!Но пальцы им уже свело.«А ну поможем-ка, товарищи!А то ребятам тяжело…»И вот с ухватками рыбацкими,имея про запас часок,мы рядом с этими ребятамиза сеть садимся на песок.Мы в этом как-никак ученые.И вот – в усилии рывкаслилась с рукой могучей черноюв веснушках русская рука.Они ритмично нагибаютсяи тянут сети – будь здоров!Они зубами улыбаются,и так светло от их зубов.Улыбки светятся, не гасятся,и мы в кокосовом краюпоем «Дубинушку» их ганскую,как будто волжскую свою.Мы исполнители и авторы.Роняя крупный пот в песок,Россия тянет вместе с Африкой,и получается – дай бог!1961, Гана
«Какая грязь везде, какая грязь…»
Какая грязь везде, какая грязь!Забрызганы высотных зданий башни.Ругаются шоферы, разъярясь,ведя машины медленно, как баржи.Ботинки по-свинцовому грузны.На тротуарах снег вконец затоптан,и, разбухая, бревна у заборов,как боровы, валяются в грязи.А снег уже в полете обречен,и, обреченность эту сознавая,летит он, чистоты не создавая,и тоже грязью делается он.Но, гордо и возвышенно довлеянад обнаглевшей грязью мостовых,стоят в снегу девическом деревья,и грязь – она боится тронуть их.Снег оказался прав, когда он падал.Деревья, как страна внутри страны,и ветви их пушистые, как панты,до звездной синевы вознесены.Снег, несмотря на то, что он московский,там на ветвях, в белейшей темноте,чистейший снег, володесоколовский,а чистота есть воля к чистоте.3 февраля 1961–1997