Собрание сочинений

Бродский Иосиф Александрович

* * *

А. Н.

Мы вышли с почты прямо на канал,который начал с облаком сливатьсяи сверху букву "п" напоминал.И здесь мы с ним решили расставаться.Мы попрощались. Мелко семеня,он уходил вечернею порою.Он быстро уменьшался для менякак будто раньше вчетверо, чем втрое.Конечно, что-то было впереди.Что именно – нам было неизвестно.Для тех, кто ждал его в конце пути,он так же увеличивался резко.Настал момент, когда он заслонилпустой канал с деревьями и почту,когда он все собой заполонил.Одновременно превратившись в точку.1962

На титульном листе

Ты, кажется, искал здесь? Не ищи.Гремит засов у входа неизменный.Не стоит подбирать сюда ключи.Не тут хранится этот клад забвенный.Всего и блеску, что огонь в печи.Соперничает с цепью драгоценнойцепь ходиков стенных. И, непременный,горит фонарь под окнами в ночи.Свет фонаря касается трубы.И больше ничего здесь от судьбыдействительной,

от времени, от века.И если что предполагает клад,то сам засов, не выдержавший взглядпришедшего с отмычкой человека.1962

Ночной полет

В брюхе Дугласа ночью скитался меж тучи на звезды глядел,и в кармане моем заблудившийся ключвсе звенел не у дел,и по сетке скакал надо мной виноград,акробат от тоски;был далек от меня мой родной Ленинград,и все ближе – пески.Бессеребряной сталью мерцало крыло,приближаясь к луне,и чучмека в папахе рвало, и теклоэто под ноги мне.Бился льдинкой в стакане мой мозг в забытьи.Над одною шестойв небо ввинчивал с грохотом нимбы своидвухголовый святой.Я бежал от судьбы, из-под низких небес,от распластанных дней,из квартир, где я умер и где я воскресиз чужих простыней;от сжимавших рассудок махровым венцомоткровений, от рук,припадал я к которым и выпал лицомиз которых на Юг.Счастье этой земли, что взаправду кругла,что зрачок не беретиз угла, куда загнан, свободы угла,но и наоборот:что в кошачьем мешке у пространства хитропрогрызаешь дыру,чтобы слез европейских сушить сереброна азийском ветру.Что на свете – верней, на огромной вельми,на одной из шести -что мне делать еще, как не хлопать дверьмида ключами трясти!Ибо вправду честней, чем делить наш ничейкруглый мир на двоих,променять всю безрадостность дней и ночейна безадресность их.Дуй же в крылья мои не за совесть и страх,но за совесть и стыд.Захлебнусь ли в песках, разобьюсь ли в горахили Бог пощадит -все едино, как сбившийся в строчку петитсмертной памяти для:мегалополис туч гражданина ль почтит,отщепенца ль – земля.Но услышишь, когда не найдешь меня тыднем при свете огня,как в Быково на старте грохочут винты:это – помнят менязеркала всех радаров, прожекторов, ликмой хранящих внутри;и – внехрамовый хор – из динамиков крикгрянет медью: Смотри!Там летит человек! не грусти! улыбнись!Он таращится внизи сжимает в руке виноградную кисть,словно бог Дионис.1962

* * *

Огонь, ты слышишь, начал угасать.А тени по углам – зашевелились.Уже нельзя в них пальцем указать,прикрикнуть, чтоб они остановились.Да, воинство сие не слышит слов.Построилось в каре, сомкнулось в цепи.Бесшумно наступает из углов,и я внезапно оказался в центре.Все выше снизу взрывы темноты.Подобны восклицательному знаку.Все гуще тьма слетает с высоты,до подбородка, комкает бумагу.Теперь исчезли стрелки на часах.Не только их не видно, но не слышно.И здесь остался только блик в глазах,застывших неподвижно. Неподвижно.Огонь угас. Ты слышишь: он угас.Горючий дым под потолком витает.Но этот блик – не покидает глаз.Вернее, темноты не покидает.1962

* * *

Они вдвоем глядят в соседний сад,и мысленно в той комнате огромнойуже давно. Но тени их назадбегут вдвоем по грядке помидорной.Стоит безмолвно деревянный дом,но все в морщинах: стены, дверь, стропилакак будто повествуют здесь о том,что сходство между ними наступило.И в то же время дымную свечутруба пускает в направленьи взгляда,вложив сюда всю зависть к кирпичу,которая плывет через ограду.Они ж не шелохнутся. Но из глазструится ровный свет в чужие розы.И как прекрасно, что они сейчасеще не там, совсем не там, где грезы,что вот они и могут выбирать,пустой участок предпочесть раките,и там свою дилемму повторять,как миф о Филемоне и Бавкиде.1962

От окраины к центру

Вот я вновь посетилэту местность любви, полуостров заводов,парадиз мастерских и аркадию фабрик,рай речный пароходов,я опять прошептал:вот я снова в младенческих ларах.Вот я вновь пробежал Малой Охтой сквозь тысячу арок.Предо мною рекараспласталась под каменно-угольным дымом,за спиною трамвайпрогремел на мосту невредимом,и кирпичных оградпросветлела внезапно угрюмость.Добрый день, вот мы встретились, бедная юность.Джаз предместий приветствует нас,слышишь трубы предместий,золотой диксилендв черных кепках прекрасный, прелестный,не душа и не плоть -чья-то тень над родным патефоном,словно платье твое вдруг подброшено вверх саксофоном.В ярко-красном кашнеи в плаще в подворотнях, в парадныхты стоишь на видуна мосту возле лет безвозвратных,прижимая к лицу недопитый стакан лимонада,и ревет позади дорогая труба комбината.Добрый день. Ну и встреча у нас.До чего ты бесплотна:рядом новый закатгонит вдаль огневые полотна.До чего ты бедна. Столько лет,а промчались напрасно.Добрый день, моя юность. Боже мой, до чего ты прекрасна.По замерзшим холмаммолчаливо несутся борзые,среди красных болотвозникают гудки поездные,на пустое шоссе,пропадая в дыму редколесья,вылетают такси, и осины глядят в поднебесье.Это наша зима.Современный фонарь смотрит мертвенным оком,предо мною горятослепительно тысячи окон.Возвышаю свой крик,чтоб с домами ему

не столкнуться:это наша зима все не может обратно вернуться.Не до смерти ли, нет,мы ее не найдем, не находим.От рожденья на светежедневно куда-то уходим,словно кто-то вдалив новостройках прекрасно играет.Разбегаемся все. Только смерть нас одна собирает.Значит, нету разлук.Существует громадная встреча.Значит, кто-то нас вдругв темноте обнимает за плечи,и полны темноты,и полны темноты и покоя,мы все вместе стоим над холодной блестящей рекою.Как легко нам дышать,оттого, что подобно растеньюв чьей-то жизни чужоймы становимся светом и теньюили больше того -оттого, что мы все потеряем,отбегая навек, мы становимся смертью и раем.Вот я вновь прохожув том же светлом раю – с остановки налево,предо мною бежит,закрываясь ладонями, новая Ева,ярко-красный Адамвдалеке появляется в арках,невский ветер звенит заунывно в развешанных арфах.Как стремительна жизньв черно-белом раю новостроек.Обвивается змей,и безмолвствует небо героик,ледяная горанеподвижно блестит у фонтана,вьется утренний снег, и машины летят неустанно.Неужели не я,освещенный тремя фонарями,столько лет в темнотепо осколкам бежал пустырями,и сиянье небесу подъемного крана клубилось?Неужели не я? Что-то здесь навсегда изменилось.Кто-то новый царит,безымянный, прекрасный, всесильный,над отчизной горит,разливается свет темно-синий,и в глазах у борзыхшелестят фонари – по цветочку,кто-то вечно идет возле новых домов в одиночку.Значит, нету разлук.Значит, зря мы просили прощеньяу своих мертвецов.Значит, нет для зимы возвращенья.Остается одно:по земле проходить бестревожно.Невозможно отстать. Обгонять – только это возможно.То, куда мы спешим,этот ад или райское место,или попросту мрак,темнота, это все неизвестно,дорогая страна,постоянный предмет воспеванья,не любовь ли она? Нет, она не имеет названья.Это – вечная жизнь:поразительный мост, неумолчное слово,проплыванье баржи,оживленье любви, убиванье былого,пароходов огнии сиянье витрин, звон трамваев далеких,плеск холодной воды возле брюк твоих вечношироких.Поздравляю себяс этой ранней находкой, с тобою,поздравляю себяс удивительно горькой судьбою,с этой вечной рекой,с этим небом в прекрасных осинах,с описаньем утрат за безмолвной толпой магазинов.Не жилец этих мест,не мертвец, а какой-то посредник,совершенно один,ты кричишь о себе напоследок:никого не узнал,обознался, забыл, обманулся,слава Богу, зима. Значит, я никуда не вернулся.Слава Богу, чужой.Никого я здесь не обвиняю.Ничего не узнать.Я иду, тороплюсь, обгоняю.Как легко мне теперь,оттого, что ни с кем не расстался.Слава Богу, что я на земле без отчизны остался.Поздравляю себя!Сколько лет проживу, ничего мне не надо.Сколько лет проживу,сколько дам на стакан лимонада.Сколько раз я вернусь -но уже не вернусь – словно дом запираю,сколько дам я за грусть от кирпичной трубы и собачьего лая.1962

Притча

"Пусть дым совьется в виде той петли,которая согнать его сумеласвоим кивком с холмов родной земли".Должно быть, в мщеньи выше нет предела.Конечно, достигая до небес,начнет гулять, дымить противоборство.Не стоит крыш снимать, чтоб видел лессей быстрый труд, настойчивость, упорство.Все в ход пойдет: смола, навоз, трава,должно быть, в виде той петли разложатв горящем очаге свои дрова.Пусть ветер им поможет. Пусть поможет.Нет, никогда ничья на свете властьи всех стихий внезапное движеньене явит ту, что просто родиласьи вот живет в их злом воображеньи.Лес по краям. Блестящий снег хрустит,никак не различить теней нерезких,свидетелей того, как слабый мстит.И он пошел во тьму с холмов еврейских.1962

Сонет

Великий Гектор стрелами убит.Его душа плывет по темным водам,шуршат кусты и гаснут облака,вдали невнятно плачет Андромаха.Теперь печальным вечером Аяксбредет в ручье прозрачном по колено,а жизнь бежит из глаз его раскрытыхза Гектором, а теплая водауже по грудь, но мрак переполняетбездонный взгляд сквозь волны и кустарник,потом вода опять ему по пояс,тяжелый меч, подхваченный потоком,плывет впереди увлекает за собой Аякса.1962

Сонет

Прошел январь за окнами тюрьмы,и я услышал пенье заключенных,звучащее в кирпичном сонме камер:«Один из наших братьев на свободе».Еще ты слышишь пенье заключенныхи топот надзирателей безгласных,еще ты сам поешь, поешь безмолвно:«Прощай, январь».Лицом поворотясь к окну,еще ты пьешь глотками теплый воздух,а я опять задумчиво бредус допроса на допрос по коридорув ту дальнюю страну, где больше нетни января, ни февраля, ни марта.1962

Сонет

Я снова слышу голос твой тоскливыйна пустырях – сквозь хриплый лай бульдогов,и след родной ищу в толпе окраин,и вижу вновь рождественскую хвоюи огоньки, шипящие в сугробах.Ничто верней твой адрес не укажет,чем этот крик, блуждающий во мракепрозрачною, хрустальной каплей яда.Теперь и я встречаю новый годна пустыре, в бесшумном хороводе,и гаснут свечи старые во мне,а по устам бежит вино Тристана,я в первый раз на зов не отвечаю.С недавних пор я вижу и во мраке.1962