Собрание сочиннений Яна Ларри. Том первый
Шрифт:
Маслов запевает хриповатым баском:
По диким степям Забайкалья, Где золото роют в горах…Мы подхватываем хором:
Бродяга, судьбу проклиная, Тащится с сумой на плечах.Самые любимые наши песни — это песни сибирских каторжан. О тайге, о кандальниках, о бродягах, пробирающихся
И когда мы поем, перед глазами встают худые, небритые «политики», спасающиеся от проклятых полицейских собак. Мы рычим, если бежавшего настигают в тайге, и мы ликуем и наши голоса звенят весельем, когда бежавший ускользает из-под носа полиции. Распевая песни, мы наяриваем винтовки до зеркального блеска внутри стволов.
Завтра — стрельба.
Глава XX
Юг охвачен настоящей войной. Говорят, в Москве началось формирование Красной армии.
— Почему не Красной гвардии? — обижается Вася.
— Ну, там по-новому все будет.
— Говорят, будто мобилизовать начали…
— Кого мобилизовать?
— Офицеров и унтеров!
— Брехня! Может, которые большевики из них, может, тех призывают.
— Ясно — брехня! Рази офицера можно допустить обратно.
Однажды, среди ночи, раздался тревожный крик:
— Встава-а-а-ай!
Резкий электрический свет ударил в глаза. Жмурясь от яркого света, я видел сквозь приплюснутые ресницы, как взлетали над головами одеяла, шинели и вскакивающие красногвардейцы размахивали винтовками и шашками.
В углу казармы пулеметчики, присев на корточки, натягивали на пулеметы брезент.
— Что?
— Куда?
Одеваясь, мы успевали задавать вопросы, но толком никто ничего не знал.
— Станови-и-ись!
Из канцелярии вышли одетые по-походному, немного взволнованные Акулов и Краузе.
Перминов кинулся к столу и для чего-то отодвинул его к окну.
Затаив дыханье, мы стояли, сжимая в руках винтовки, вперив глаза в начальника отряда.
Акулов отогнул рукав кожаной тужурки и, глянув на часы, сказал:
— Товарищи!
Мы подались вперед, вытягивая шеи.
— От Пензы до Ново-Николаевска советская власть свергнута чехами. Через полчаса выступаем на фронт.
— Ур-ра! — закричал кто-то. Но крик не был подхвачен. Чего орать зря?
— Откуда чехи? — деловито осведомился Волков.
— Сколько?
— Почему против?
— Чехи, это бывшие военнопленные. Царское правительство вооружило их для борьбы с немцами. Чешская армия насчитывает сорок тысяч. На другие вопросы я не могу ответить. Пока еще и сам ничего не знаю. Надо быть, по дороге узнаем подробности.
Мы промолчали.
Тогда Акулов, глядя на нас подозрительно и настороженно, сказал, чеканя каждое
— У кого чувствуется слабость — пусть останется. Понятно? Чехи вооружены и обучены лучше нас. На это не будем закрывать глаза. Числом их тоже больше. Знайте, на что идете. Может, и не вернемся!
Мы промолчали.
— Стесняться нечего! Не все храбрыми родятся! А кто послабже — мешать будет.
В гулкой тишине упал коробочек спичек.
В рядах пронесся сдержанный смех.
— Ладно болтать-то! — крикнул Волков.
…Через час мы тряслись в теплушках.
Вздрагивая и покачиваясь, теплушки бегут, громыхая цепями, лязгая буферами.
Размахивая густой огненной гривой, паровоз мчит эшелон в темных полях, мимо спящих сел и деревень. Железный грохот раскатывается вокруг, поднимая собачий лай.
— Так-так-так!
— Ту-ту-ту!
Стеариновая свеча освещает сквозь разбитое и пыльное стекло фонаря, лошадиные головы и спящих вповалку красногвардейцев. Тусклый гаснущий свет подпрыгивает, падает неровными желтыми полосами, растворяясь в теплой темноте. Лошади, отгороженные досками, сонно жамкают жвачку, отфыркиваясь, переступая с ноги на ногу.
Я дневалю.
Сижу у дверей на опрокинутом ящике из-под мыла, прислушиваясь к мерному громыханию поезда, к храпу красногвардейцев, к сонному бормотанию, вдыхая острый конский пот. На остановках около дверей вагона закипают голоса. Вдоль эшелона с криком бегут спекулянты, волоча на горбах мешки и плетеные корзинки.
Встав спиной к вагону, я кричу напирающей толпе:
— Нельзя сюда!
— Как так нельзя? Вали, робя!
— Нельзя!
Спекулянт, навьюченный словно верблюд, оттирает меня мешками в сторону и, тяжело дыша, лезет в вагон.
— Куда прешь? Не слыхал, что говорят?
Спекулянт отталкивает меня. Тупая морда его шевелит усами.
— Ничего! Мы привычные! Доедем как-нибудь! Вали, граждане! Чего смотреть? Начальников больно много развелось!
— Ты что? — хватаю я его за рукав. — Не видишь, что военный поезд?
— Ни-чего-о!! Мы теперь все военные! Ну-кась, дай дорогу!
Я вынимаю револьвер.
— Не запугаешь! — усмехается спекулянт.
Подпрыгнув, он хватается за скобу. За ним кидается орава спекулянтов. Тогда я стреляю в воздух.
Толпа рассыпается в стороны. Несколько человек с ревом бросаются под вагон.
— Бей его, сукинова сына! — орут из-под вагона.
Откинув полы шинелей, спекулянты лезут в карманы.
Тупомордый шарит рукой за пазухой.
Я выхватываю из-за пояса гранату.
— Брось, наганы! Слышь?
Спекулянты, ругаясь, отступают. Я прыгаю в вагон. Поезд трогается. Из толпы вырывается несколько револьверных выстрелов. Пули стучат в толстую дверь.
Красногвардейцы вскакивают на ноги: