Собрание сочиннений Яна Ларри. Том первый
Шрифт:
— Что за буза! Почему спать не дают?
Несколько человек бросаются к винтовкам.
Волков подскакивает к дверям, выхватывает из моих рук гранату.
— Эй, лови! — кричит Волков, кидая гранату в бегущую за поездом толпу.
Красногвардейцы спят. Я сижу и думаю. Хотя, пожалуй, думать сейчас не стоит: невеселые мысли лезут в голову.
Украина занята немцами. Крым и Кавказ отрезаны. А теперь и Сибирь, значит, отвалилась. Хлеба нет. Сырья нет. Заводы останавливаются
— Эхма! Выдержим ли?
Днем в поезд не лезут. Пулеметы у дверей и орудия на открытых платформах располагают путешествующих по российским дорогам к вежливости.
— Товарищи, — любезничают с нами на станциях, — нельзя ли один перегон доехать с вами?
— Нельзя!
— Да нас трое всего! Мы не стесним. Может, как-нибудь? А? В уголочке?
— Военный же эшелон! Посторонних не полагается!
— Господи! Да какие же мы посторонние? Расейские мы!
Женщины просят, умильно улыбаясь:
— Товарищи! Ну, как-нибудь?
— Нельзя, цыпочка! Простудишься в вагоне, а мы отвечай после.
— Такие молодцы, да чтобы простудиться среди вас… Товарищи, а? Можно?
Женщины поглядывают, как кошки.
— Пустите! А?
Кое-кто сдается:
— Пусть едут! Не съедят места!. Мужчину — это действительно… Еще шпеон, может, а женщина что ж… Женщина, она безвредная…
Кто-то протестует:
— Спекулируют они тут, а мы вози их!
— Да какие мы спекулянтки? — улыбаются укоризненно женщины. — Мы и слова-то этого не знаем.
До вечера женщины едут с нами. Вечером они настороженно поглядывают вокруг, а затем исчезают.
— Эхма, — вздыхает Попов, — до чего народ олютел… Ведь не зря бабенки удрали. Видно, натерпелись в дороге.
На станции Пясецкая нагнали Белохлыновский отряд красногвардейцев. Они встречают нас криком «ура». Наш поезд медленно проплывает мимо открытых настежь теплушек, наполненных красногвардейцами. Они стоят, сидят, свесив ноги, лезут на плечи друг друга. Размахивая фуражками с широкими красными лентами, красногвардейцы смеются, кричат:
— Гей!
— Братва-а-а!
— Сколь пулеметов у вас?
— Орудия есть?
— Ого! Ого! Кавалерия! Глянь, глянь! С конями!
— Ур-р-ра!
Со станции Пясецкая едем вместе. Они — впереди, мы на полверсты сзади.
Человек десять белохлыновских красногвардейцев попросились в наш вагон:
— Можно с вами?
— Вали!
— Наша теплушка вкусная! — пошутил Евдоха.
— И то! — ответил вихрастый белохлыновец и признался: — Гармошку заприметили в вашем салоне.
На боках теплушки кто-то старательно и четко вывел мелом аршинные буквы:
«Сорок братишек и одна гармошка».
На остановках
— Куда? — спрашивают нас.
— Делегация на луну!
— Вашим девкам в подарок прислали.
Старики и спекулянты глядят враждебно. Отплевываются. Случайные пассажиры и молодежь шутят с нами. Один из белохлыновцев, красивый, похожий на разбойника парень, успевает на каждой остановке «крутить любовь». И как знать, может быть, и потеряли бы мы этого славного красногвардейца где-нибудь около белокурой голубоглазой девушки, если бы поезд стоял немного больше, чем полагалось.
Вскакивая на ходу в вагон, любвеобильный парень прижимал одну руку к сердцу, другой посылал воздушный поцелуй.
— Тю, маленькая! До свиданья! Обратно поеду — сходим к мамаше. Не забывай, красоточка!
А девушка платком машет, смеется, а по всему видать: жалко ей разбойника. Неграмотный, и тот прочтет в голубых девичьих глазах:
«Куда ж тебя везут, красавчика такого?»
Паровоз, шумно отдуваясь, набирает ходу. Станция медленно плывет назад. Из вагонов тянутся руки.
— Эй, золотые, ненаглядные! Садись! Скачи, подвезем!
Красногвардейцы неузнаваемы… Были степенные, серьезные. А теперь, отъехав от города несколько перегонов, превратились в мальчишек. Даже отец мой и тот взыграл.
— Забирай девок, товарищи! — кричит он всех громче. — Хватай их! Хватай!
Тех, что помоложе, мы пускаем теперь в вагон без лишних разговоров. Девицы поют с нами песни, шутят, но к вечеру благоразумно высаживаются.
Пролетая мимо шлагбаумов, мы свистим, размахиваем руками, кричим:
— Эй, дя-дя!
— Рот закро-о-ой!
— Пузо убери! Эй-й!
Около шлагбаумов стоят, понуро опустив головы вниз, мохнатые крестьянские лошаденки с возами дров и хвороста. Лошадей держат, повернув спины к поезду, крестьяне в светлых ситцевых рубахах. Поглядывая через плечи, крестьяне скалят зубы и тоже кричат что-то, но в грохоте поезда нельзя разобрать: матерщиной ли обкладывают нас или желают счастливого пути.
— А ей-бо, ругают нас! — беспокоится Евдоха. — Слышно, Волков, ругают ведь сволочи!
— Непременно ругают! — соглашается Волков. — Без этого никак нельзя. А вот я их…
Волков высовывает голову в окно, но крестьяне уже остались далеко сзади. Он втягивает голову обратно и разочарованно говорит:
— Проехали!
— Урал!
Похожий на разбойника красногвардеец — Сашка Лихов — стоит в дверях теплушки. Показывая рукой на далекие трубы заводов, он говорит весело:
— Тут, куда ни ступи — все заводы иностранцев. Немцы, англичане, но больше французы.
— Ты здешний, что ли?
— Я здешний! Я тут восемь лет проработал.