Собрание стихотворений и поэм
Шрифт:
И о событьях жизни мировой, Произошедших даже на отшибе, Одновременно узнают с Москвой В моем Цада, в Хунзахе иль в Гунибе.
И на борту «Гамзата Цадасы» Я странствовал в далеком океане. И взвешивали звездные Весы Деянья века в неземном тумане.
И отражен, как в капельке росы, Весь белый свет был в отчем Цадастане.
*
От слепоты искал я исцеленья, И был совет мне вещим небом дан: «Три слова ты охранного значенья Произнеси, где третье –
Три слова произнес я в вышине, И возвратилось зрение ко мне.
Ударил гром, и я оглох от грома, Не слышу птиц, не слышу аульчан, Но было заклинанье мне знакомо, Его венчало слово «Дагестан».
Благодарю за то, что слышу снова Я небеса, чьим светом осиян. Ах, талисман мой – три заветных слова, Два первых – тайна, третье – «Дагестан».
*
Лене и Гале Гагариным
Я и Мирзо от родины вдали О гибели Гагарина узнали, Но, замерев на месте от печали, Поверить этой вести не могли.
Когда в посольство мчались мы с приема, Еще надежда на сердце была, Но поняли: беда случилась дома, – Увидев слезы на глазах посла.
И опустилась ночь над Тегераном, Приют давая звездным караванам. И думы, словно верные визири, «Утешься тем, – шептали мне во мгле, – Что смертен ты в подлунном этом мире, А он, погибший, вечен на земле».
*
Собрался в страны дальние когда, Сказала мать: «Ты гость простого люда, И с добрым сердцем поезжай туда, И с добрым сердцем возвратись оттуда».
Великий смысл таил ее завет, И понял я пред истиной в ответе: Плохих народов на планете нет. Хоть есть плохие люди на планете.
Не потому ль поведал без вранья О дальних странах Дагестану я?
И смог его во славу зрелых лет Представить миру в нелукавом свете. Мне материнский помнится завет, И я, поэт, пред истиной в ответе.
*
Над крышами плывет кизячный дым, А улицы восходят на вершины. Аул Цада – аварские Афины, Теперь не часто видимся мы с ним.
Но стоит прилететь гостям ко мне, Везу в Цада их, ибо нет сокровищ Дороже для меня среди становищ И звезд в одноплеменной вышине.
И в том могу поклясться, что когда Ко мне б явились инопланетяне, То с ними прилетел бы я в Цада И объявил на Верхней им поляне,
Что не отдам, хоть мне они милы, За целый Марс здесь ни одной скалы.
*
Лаура гор, прелестная аварка, Чтобы воспеть тебя на целый свет, Жаль не родился до сих пор Петрарка, Где скальный к небу лепится хребет.
И над рекой, объятой скачкой громкой, Быть может, ты, не ведая причуд, Осталась бы прекрасной незнакомкой, Когда бы не воспел тебя Махмуд.
И сам пою тебя я, но покуда Не смог ни разу превзойти Махмуда.
Но верую, твоим покорный
*
За минутой падает минута. Кто ты, время? Может, душегуб? И слетает грустно почему-то Слово с улыбающихся губ.
Обронил над вымыслом я слезы, Выдворив стихи во имя прозы:
– Молодых ищите стихотворцев, Вам не место за моим столом!
Но они, забыв обычай горцев, В двери к старшим лезут напролом.
И кричат мне, верные прологу, С чашами веселыми в руках: – Проза посох даст тебе в дорогу, С нами – полетишь на облаках!
*
Полно красот в отеческих горах Махмуд
Седло-гора на грани поднебесной Когда-то, молвят, лошадью была, Которую лихой ездок неместный Вдруг оседлал и бросил удила.
И в поисках любви он в ту же пору Исчез в Голотле, Чохе иль Цада. И вскоре лошадь превратилась в гору, Привязанная к небу навсегда.
А всадник тот, как слышал я от старцев, Живет в горах поныне, где пленен Тысячелетним мужеством аварцев И красотою преданных им жен.
– Поверь, он знал, – твердили старцы эти, – Где спешиться ему на белом свете.
*
Был мудрецом, кто изобрел часы, И люди многоопытные знают: Лишь мальчики часов не наблюдают, Пока у них не вырастут усы.
Но как же мог я, взрослый человек, В хмельной гульбе транжирить дни и ночи, Того не наблюдая, что короче, Врагам на радость, делался мой век?
И вознеслась гора моих грехов: Я – времени убитого виновник И собственных надежд безумный кровник И света не увидевших стихов.
Раскаясь в том, я пожелать могу Всю жизнь часов не наблюдать врагу.
*
Как будто гору лань, где пуля просвистела, Мочь прежняя моя спешит покинуть тело. О муза, грешен я, что суетно и праздно Порой, хоть ты звала, летел на зов соблазна.
Раздумия мои кровоточат как раны, Былых ошибок всех стянулися арканы. И сам себя в слезах корю по той причине, Что многое сказать я не сумел поныне.
И горько, что не все поведанное мною Оставит в душах след под вечною луною. Но в подреберье скал тропою козьей снова, Как в поводу коня, веду к вершине слово.
И, времени слуга, во что бы то ни стало Вновь высеку огонь, как из кремня кресало.
*
Дарована эпоха мне была, Чьи подвиги, чьи имена и слава Не зря на вечность предъявляли право, Ударив о себе в колокола.
И за листком листок, готовясь к чуду, С календаря надежды я срывал, Но, как Марьям прекрасная Махмуду, Мне не доставалось то, о чем мечтал.