Собрание стихотворений и поэм
Шрифт:
Нас непрестанно этому учили Былые годы, наши времена, Вам в Чили назовут и в Кампучии Сегодняшних Кортесов имена.
Разрушенные бомбами селенья И обезлюдевшие города. Как лодки рыбаков, без сожаленья Их захлестнула черная беда.
Иного я не ведаю ответа, Когда передо мной всплывают вдруг Руины Нагасаки, камни гетто, Опутанный колючкой Равенсбрюк.
Мой Остров Женщин, как ты безответен, Как облик твой загадочно-суров! О сколько их теперь на белом свете – Таких осиротевших островов!
Я побывал
Я у соседей был и в дальних далях, Ручей пересекал и океан. В Болгарии доселе в черных шалях Встречают гостя вдовы партизан.
В селеньях, душегубами сожженных, Мужчины все расстреляны подряд, Как рассказать об одиноких женах, Чья вечная примета – черный плат.
Я видел синеглазых, черноглазых, В Европе видел, в Азии встречал, Одна тоска звучала в их рассказах, Один укор в молчанье их звучал.
Они одно и то же повторяли, Везде была их исповедь горька, Они сухие слезы вытирали Соленым краем черного платка.
Я вспоминаю маму в черной шали, Ее глаза бедой обожжены. Исток ее пожизненной печали – Два сына, не вернувшихся с войны.
С полей сражений кони приходили Без всадников, как вестники утрат. Невесты поникали, обессилев, И убирали свадебный наряд.
Мы в мае поминаем поименно Солдат, что вражьей сталью сражены, И зажигаем двадцать миллионов Свечей – в минуту скорбной тишины.
А звезды с высоты взирают хмуро И вопрошают жителей земли: – Уроки Чингисхана и Тимура Неужто впрок вам, люди, не пошли?
Я облетел все континенты мира, Я повидал далекий Остров Слез, Оттуда два суровых сувенира Я для своих сородичей привез.
Два символа из обожженной глины, Две крохотных фигурки, две беды. Они судьбой изваяны единой – Две женщины над кромкою воды.
Я прихватил с собой еще и третий Карибский дар, особый талисман. Как жизни зов, как вызов лихолетью, Как знак надежды – он в дорогу дан.
Он все из той же огнестойкой почвы Индейцем создан, глиняный божок. Ваятель испытал его на прочность, Снабдил крылами, в пламени обжег.
То птица Феникс. Из-под груды пепла Она взметнулась и парит опять, Чтоб вера в человечество окрепла, Способное творить и воскресать.
Лети над океанами и твердью, Мой талисман, спеши из края в край. Мой Феникс – дух бесстрашья и бессмертья, Своим крылом влюбленных осеняй!
Война, мы знаем, не рождает сына, Она сиротство горькое плодит. Для тех, кто разум подавляет силой, Да будет путь к всевластию закрыт!
Да будет нами навсегда развенчан Пират, грозящий гибелью живым. Планету в Остров Одиноких Женщин Мы превратить вовеки не дадим.
Я прибегаю к помощи эфира, Взываю к людям: – Не щадите сил, Чтоб шар земной как добрый Остров Мира Сиял среди бесчисленных светил.
Наш
3
У родного стою порога И встречаю весну опять. Завершилась моя дорога, И поэму пора кончать.
Я с друзьями – их всюду много Выхожу на прямую связь. Завершилась моя дорога, Но тревога не улеглась.
Завершилась моя дорога, Побратались в строке слова. Не стихает моя тревога, Но надежда моя жива.
Земляки мои, где б я ни был, Я ведь горец – не потому ль Жажду весточки из Гуниба, Вижу мысленно Унцукуль.
Я стою в окруженье близких. Собираюсь в аул Цада, Где цветы на лугах альпийских В эту пору пестрят всегда.
Вьются троп каменистых петли, Отражаясь в моих глазах. Был ли дождик у вас в Телетле? Как встречает весну Хунзах?
Хорошо ли ростки прогреты И у нас, и в краю любом? Что взойдет на полях планеты, Что мы осенью соберем?
Песнь о двадцатилетних
I.
Не знаю, с чего эту песню начать, С какого такого заветного слова, Которое жжет мою грудь по ночам, Чтоб вырваться снова из плена немого.
С мечтою о ней я покинул свой дом И с думой о ней возвратился с чужбины… О чем эта странная песня, о ком Рыдает во мне, словно клин журавлиный?
… В Японии я в январе побывал, В чудесной стране восходящего солнца, И сразу попал, с корабля да на бал, На празднество двадцатилетних японцев.
Какой удивительный праздник! Его Увы, не сравнить с нашим Днем молодежи. Он только для тех, кому двадцать всего — Ни на год не старше, ни на день моложе.
В саду императора юность страны Сверкала, как радуга в небе, где краски, Сливаясь, приветствовать были должны Всеобщего двадцатилетия праздник.
Прекрасная юность! Ты, как кимоно, Затейливой лентой причудливой ткани Струилась повсюду, стекаясь в одно Глубокое русло безумных желаний.
Хотел бы обнять я твою красоту! Как много сегодня вокруг новобрачных, Которых по взглядам видать за версту — Не встретить здесь физиономии мрачной.
Два десятилетья у них позади… Вращается время, как будто пластинка, И все ж они в самом начале пути, Где все им желанно, где все им в новинку.
Двадцатая зрелость, о, как ты юна! Танцуя без устали вальсы и твисты, Ты огненной музыкой опьянена… Хмелеешь от хохота, словно от виски.
Весь Токио нынче танцует с тобой, И кажется мне, что быстрей в этот вечер Вращается даже наш шар голубой, Спеша восходящему солнцу навстречу.
Вдруг головы всех устремляются ниц… И, приподнимая столетий завесу, Как в сказке, в саду появляется принц С прекрасною Золушкой, ставшей принцессой.