Собрание

Шварц Елена Андреевна

Когда же пламени язык Как нож к душе твоей приник, Как нож кривой — кривой и острый, — Кровь превратив в кипящий сок, И дунул — Полыхай, Апостол! И знанья развязал мешок — Под толщею червиво-красной Алмаз увидел ты прекрасный, И шар земной горел внутри, Взыграли языки, как дети, Они болели — Говори! Гори! В горящем узнаёте Вы Бога лик под кровом плоти. Все тело стало видеть, слышать, Все тело стало разуметь, Вокруг чужой души колышет Тобою кинутую сеть. Толкнул ты лодку на рассвете И плыл над синею водой Свечою ровной восковой. Безбурно — будто в рукаве Носило с острова на остров В рассветной тихой синеве И пело — Полыхай, Апостол!

8

Невнятно гласные бормочем И множим тем грехи свои, Но мне явился светлый ангел, Трехликий

кроткий АОИ. Ведь гласная — почти на небе, Пропел, и нет ее — лови, Согласные же в плоть вонзились, Ножом заржавленным дрожат. Трепещет Б, прилипши пяткой, К земле, за нею В — как в лихорадке, Мычит ли Эм губой отвисшей, А Тэ недвижно как забор. ОИАУ — из воздуха цветок, Из ничего — летит веревка к небу, Согласные плотнятся речи хлебом, А вы для языка — родник, вино, исток. Весь алфавит в теней сплетенье Предстал сияющей войной, Но гласных ясное томленье За локти вверх зовет — домой.

9

Из трупа иудейского народа Добыла порошок слепящий — желчь, С славянской мягкостью смешала, с небосвода Душа слетела — молнией чрез печь. На тряпье языков, на фундаменте грязном Вырастает двойник твой, не ты же сама. Восхищенье прилипчиво, обожанье заразно, После смерти плодятся они, как чума.

10. ПОЛУДЕННЫЙ УЖАС

День в жаре, в сияньи, в пятнах Высился передо мной Проницаемой наклонной И неверною стеной. Я боялась — лопнет облак, Воздух схлынет серебристый, Волосатый и мясистый Сквозь протянется кулак. Вырезали небо лета, Черный положили лед, Наплывает тьма из света, Дымом зренье второе растет. Этих воздухов светлые кубы Пальцем тронь и крутни вкруг оси, И окажешься в комнате грубой, Где нет окон и кровь не гудит. Выход? Ринешься — вправо и прямо — Вот он, вот — в выгребную яму, И судьей таракан сидит. День цветущий не может распасться, Ужас этот, не мнись мне опять. Майя, я не хочу расставаться, Майя, с кожей тебя отдирать!

11. СИРИУС И ПЬЯНИЦА МЕНЯЮТСЯ МЕСТАМИ

Менял свой цвет — как будто голосил, Зелено-красный — и разрезал очи, Лежащему среди осенней ночи В подмерзшей луже — тот проговорил: "Зачем ты бьешься, злое сердце ночи? Зачем мне в око блеск вонзил? Я спал и жизнь свою забыл. Ты, Сириус, дрожишь — и я дрожу, И оба мы во тьме, в морозе, Ты, Люцифер, подобен алой розе, Раскрыв, как устрицу, мой глаз — ножу. Я, Сириус, с тобою говорю, О Сотис, низкая и злая, Тебе известна жизнь иная, Но ты не знаешь пустяков — Развертку невских лопухов, Колодцы глаз, колен коробки, Пожил бы ты с мое, Серко, С мое повышибал бы пробки…" И кажется ему, что он Внезапно в небо вознесен, И там в пространстве бесконечном Живой звездой пятиконечной Дрожит в своем пальто зеленом, Кружась с прохладным тихим звоном В созвездьи Пса под Орионом. А бывший — никому не нужен, Околевает в грязной луже. А вот тебе! Не знал — так знай, Что есть на свете и похмелье. Справляй же, Сириус, справляй Свое земное новоселье. О сердце ночи — облекись В людскую плоть, в забытую обнову, Антихристом не станешь — не тянись, Ах, Сириус — майором, кошколовом Иль мясником, Как жизнь он пахнет кровью. Он фосфорическое око Всё к небу будет поднимать И там во тьме с невнятною любовью Сияющего пьяницу искать.

май 1978

ГОЛОСА В ПУСТЫНЕ

(По мотивам Агады)

Миракль о смерти

1

Сорок лет бродили евреи в пустыне. Каждый год в Страшную Ночь они ложились в гробы. Наутро одиннадцать тысяч из народа уже не дышали. Так продолжалось до тех пор, пока не умерли все, кто вырос в рабстве.

В Ночь покаяния и слез Народ ложился в гроб, Юродивая ночь смолой, Слюной стекала в лоб. И каждый в ямине своей Лежал как бы в чужой, Но Ангел Смерти различал, Кого забрать с собой. Что это там вверху горчит? Мелькнула хищно тень — Взглянул — и мимо — не ко мне Злоангел Самаэль. Но рядом в темноте возня: Подручные его Рвут чью-то душу из ребра, Как будто зуб больной. И каждый год в рассветный час Лежат белей бумаги Пятнадцать тысяч тех из нас, В ком не было отваги, В ком находила ночь провал, Чей тут же ломится висок От топота бесовских ног, Чье имя ангел вырывал Как вянущий цветок, Чтоб утром лился на него Сухим дождем песок.

2. ПОСОХ

— Чьим был этот посох? —

Адама. Кто принес его в Египет? — Иосиф. Кому он достался? — Священнику Иофору. Но ему он был не нужен. — Что же он с ним сделал? — Посадил как древо, чтобы посох зрел и ждал. Священник посох посадил, Как дерево простое, В своем саду. Он утром с лейкою пришел, Но посох был уж окружен Невидимой рукою. Она его толкает в грудь И говорит: не подходи! Придет когда-нибудь Чужой и грубый человек Искать приют у вас, Рог у него на голове И страшный луч меж глаз. Вы не узнали бы его, Не снимет он со лба чалму, Его узнает посох сам, Когда прошепчет из глубин Адам Посоху своему. Зачем он рос? Ему не цвесть, Он тайно образует меч, Он может змеем стать, Может хребет рассечь. Есть Имя — но знаешь ли — шум и звон, Оно непостижно уму. Вот он вскочил и навстречу скакнул К хозяину своему.

3

Всегда над скинией висяща, Смотрите, туча понеслась. Господь наш убегает от нас! Скорее гоните волов и овец, Шатры и детей — постой, Элохим! — И дом Его грозный Рванулся за Ним. Верблюды ревут, звенят топоры, Торопятся жены, рыдая, Охотник-народ по следу бежит, К земле припадая. Как будто толпы муравьев Бегут за ветошкой косматой — Тысяченожками народ Ползет за тучею чреватой. Не покидай — мы тень и сон, Твой алфавит — останься с нами! Отец, в песках не бросишь нас Одних под страшными лучами? Не улетай! Не оставляй! Ага! Оно остановилось! Как облако держать зубами, Как тучу нам сковать цепями, Как приклеить навеки милость?

4. СМЕРТЬ МОИСЕЯ

Воззвал Господь к Моисею: Пришел час твой. Моисей: Я не готов еще, Господи, сжалься! Господь: Время твое прошло. Моисей: Не хочу. Господь: Не станешь же ты, как некая жадная женщина, за тьмою времен, кричать в последний миг — минуточку, одну только минуточку! Жизнь твоя совершилась. Моисей: Ты из соломенной корзины, Из мрака нильских вод, Из их стремнины, Из праха, тины Возвел меня на трепетный Синай. Я видел вживе куст неопалимый И гору в молниях, Столп огненный и млечный, И твой народ, проклятый и любимый, Извел усилием и мышцею сердечной Вослед Тебе Твоею силой. И, поработав Тебе много, Теперь прошу я так немного — О скарбе дней, о горстке дней. Так в теле дух укоренился, Они слились, срослися грубо, Они чисты. О дай в пустыне Я поживу тугою жизнью дуба. А хочешь — сделай меня птицей В садах земли обетованной, Моя брада седая вьется, Я щебечу тебе: осанна! Крыло, крыло во мне пробьется! Пускай я стал бы как змея Хранить ковчег Твой — я, безгрешный. Иль в смерть Ты выведешь меня, Как я евреев из кромешной?

Но больше не хотел его слушать Господь и отвернулся от него, и поставил другого учительствовать, а переменчивый народ сбегался слушать другого. Горько стало Моисею, разодрал он одежды свои и воскликнул: Лучше уж сто смертей, чем мгновение зависти, чем взыскание чужого! Я готов. Но когда слетел Самаэль за душою его, жизнь опять взыграла в Моисее, загорелось сердце — жизнь моя, не оставляй меня! Сдернул повязку со лба и поразил Ангела Смерти лучом, сияющим в межглазьи и, обожженный, улетел Ангел, жалуясь. Но не оставил Господь мысли своей о Моисее. Воззвал Моисей к Небу и Земле: Умолите за меня Господа. — Мы сами смертны, — отвечали они. Просил он Луну и Солнце, те закатили очи свои и просили за него, но потом вернулись к Моисею: Как бы и нам не погибнуть. И мы пройдем. Луна, помутнев, добавила: Когда я красна — на мне черные пятна, рот мой обметался, глаза подведены. Когда я зелена — на мне синие извивы, когда желта — белые наползи точат мое тело. Я заржавела, ржа сыплется с меня на землю, если дует ветер. И слетели тогда к Моисею архангелы, и Господь был за ними. И сказали: Скрести руки, ляг и вздохни в последний раз. Но вскричала душа его: я хочу дышать, я хочу пить, ходить этими ногами и смотреть в эти глаза. Я хочу откликаться на это имя — Моисей. Я жажду. Не оставлю любимого моего. Много пострадали мы друг от друга — как нам разлучиться? Не слушал больше души своей Моисей, не слушал больше и тела. Он лег и вздохнул в последний раз. Господь: Моисей, восстань дочь моя!

Солнце жизни земляное село, На горе Фавор в сиянье дня Ты оденешь Моисея тело. Дам тебе я света, первохлеба, Новой милости и легкой сини… И душа взлетела быстро в небо, Тело стало пить песок пустыни.

5

Еще говорил Моисей, но его уже не слышали люди. — Возлюби Господа Бога своего всем существом своим, всем разумением и всей крепостью твоею… И твердила душа, возлетая: всей кровью своею, всей пустыней твоей и больше, чем самого себя, всей бездной твоею, всем падением твоим, всею смертью твоею, всем забвением о тебе, всем сердцем, всем прахом твоим, всем молчанием и всем словом твоим. Возлюби Его всею любовью и кончиками ногтей. Всей тьмою и всем светом своим, всей скорбью и всею радостью, всеми любимыми твоими, всем временем твоим и всей вечностью твоею, всеми закоулками ума и вопреки боли земной.