Собрание

Шварц Елена Андреевна

10

Конек заржавленный луны Чертил носком дурные сны В моем мозгу И дуги, смутные круги В замерзнувшем пруду. Знаменья значили: беги! Иль — жди, вот-вот приду? Встал Новый год не с той ноги И плакал на углу. Комета канула во мглу, И мутно-серым языком Залижет горб залив. Опять летит равнина дней, Ты, время, уравняло шаг, И мы, как камень муравей, Твой обползли желвак. 1974

Хьюмби [32]

(Практический очерк эволюционного алхимизма)

В тигле ранней весны Преобразилась. Пост, Алхимик невидимый, Кровь подсинил, Влил в глаза пустоту, Живой водой покропил Священную точку меж глаз. Понимаю старые сны Жизни своей бесноватой, Оседаю

в кастрюле весны Порошком красноватым.

32

Хьюмби — от human being — человеческое существо (англ.).

1

Мозг (а верное имя — мост) — Он повсюду. Звезд Брызготня — это он, Вплеснутый в темень. Я чашу протянула к промоклым небесам, И Он ее наполнил сам Ореховатой горькой Кашей знанья. Подмешан морфий к ней, Она — водоворот, Тропический цветок Там, у глазных ворот. Когда гроза в мозгу, Он кружится, плывет. Беспокойною вдовой Он трясет свой крепкий терем, Ливни белые секут Изнутри свой черный череп. Нет, он не зеркало для мира — Я не верю, А мир есть зеркало Сему седому зверю.

2. (Алхимик)

Луну впустил он в левый глаз, А солнце — в правый, Разум гас. За переносицей его Свершилось брака торжество. Под чаном огнь развел, Шептал, чего-то сыпал, Нырнул в кипящее жерло, С молитвой к небу обратясь: «За Бога растворюсь сейчас, Как погибал и Он за нас, За Бога распадусь тотчас, Чтоб вырос из земли алмаз». Пришел нескоро ученик, Нашел он чан остывший, В нем — белый порошок, Как манна. На дне — большую жабу, Во мгле ее зеленой чистой Был человечек с ноготок, Весь каменистый. Но взять его он не решился И бросил в море — видеть сны.

3

Хьюмби чашку протянул к небесам, И Он ее наполнил сам Горячей кашей Синеватой — впрочем, белой. И Хьюмби, взяв ее несмело, — На свой двуножник ставит и вар и т, И сам в себе помешивает ложкой. Века проходят — каша не кипит Иль, закипев, сникает. Но иногда встречаются средь хьюмби — Как васильки в полях — почти не хьюмби. Их мозг оранжевый, зеленый или синий, Они, бывает, видят все ногтями, Как правило, бесстрашны, нелюдимы, На вид они — совсем простые хьюмби, Еще их признак — мяса не едят. Иные хьюмби любят их смертельно, Другие ж хьюмби очень их не любят — Ведь чем хьюмбабистее, тем суровей. А он, несчастный, смотрит ввысь, коровой, Он доится, как все, но чем? Настойкой ядовитою спиртовой. Но все-таки и он Немного хьюмбоват, Глухонемой и прозорливый, Но он вам — брат.

4

При дневной луне Хьюмби едет на коне В розовую тьму, Ухмыляется весне, Кланяется соловью — Радостно ему. Вдруг голос с неба: «Хьюмби, дети! Ради приятности одной разве вы на свете? Для того вас породил?» Хьюмби с коня упадает, Восклицает: «Сила сил! Этой радостью земной Я мечтал с Тобой делиться». Бедный Хьюмби, фарисей. Тихо, только в черепушку Бьет крылом большая птица. Этой птице клетка — ты, Она выпорхнет Из тесной темноты. Хьюмби едет на трамвае По окраине — барак За бараком проплывает, Ноет зуб и жмет башмак. «Хьюмби, Хьюмби, ты — дурак. Ум бы — Разве Жил бы так? Я летал бы на такси В облаках, в небесах…» В это время В голове его кружится Окровавленная спица, И перо широко машет И размазывает кашу По краям, То попробует, то сплюнет. Хьюмби же идет на рынок, Покупает васильки И себя он дома, плача, Хлещет по глазам. Хьюмби, Ум бы! И невидимый Алхимик Подбирает этот веник И несет за небеса. Хьюмби — что? Поест картошки, С телевизором немножко Он в гляделки поиграет, Хлопнет рюмку, да и спать. Вот тогда перо, и спица, И сама большая птица Очищают его зренье, Как тяжелый апельсин. И во сне его хоронят. «Ницше!» — плачет он и стонет, Нишей видит он себя. Зверь бестрепетный — судьба, Сидя в ней, клубок мотает.

5

Мне все виднее, все видней, Ау-ау — о ангел мой! Я становлюсь глухонемой. Но что же этого честней? Я слишком долго много знаю, Я задыхаюсь — пузырями Прольется только лепет злой. Тебя — и то, о ангел мой, — Дозваться ли глухонемой? Хотела я достать руками Ту точку — там, где вокализ Хватает ангела

босого За пятку — то ль он тянет вниз, То ль ангел вверх его — не знаю. Меня не слышал ангел мой, И полетела вверх ногами, И становлюсь глухонемой, И с духом говорю глазами — Меня ты слышишь, ангел мой?

6. Достоевский и Плещеев в Павловском парке

«Пора идти, мне надо в город. Ну я пошел, пойду, иду». — «Я провожу вас». — «Как угодно». — «Мы через парк здесь прямиком». — «Мне нездоровится немного, Припадок может вдруг случиться». — «Так заночуйте, ведь дорога…» — «Нет, нет, мне надобно домой». Через синий парк тревожный, вечереющий, шуршащий. Вот кузнечиком вдали показался Павел… Обойдется, обойдется — мимо, мимо пронесется, Может, в памятник ударит. К этим сумеркам лиловым Кровь подмешана легавой, Той, которую жестоко злой солдат трубой ударил. Как она скулила, выла. Бессильно плакал Павел, Князь великий. Горло, горло Расширяется трубою — Вот сейчас и я завою, Или ангел воет мною? Вот уж под руки схватили Меня Павел и собака И зовут: «Пойдем, писака, Поплясать». С ними трубы, и лопаты, и корона, и порфира… «Этот парк, он парк ужасный, Здесь Конец ведь где-то мира?» — «Да, вон там». — «Да, близко, близко». Римских цезарей печальных жирный мрамор представляет. Как пионы, они дремлют, Когда ночь повеет тенью, В их пустых глазницах зренье Туман вечерний обретает. «Вот Нерон. Я был Нероном. И еще я буду, буду». — «Вы не бредите ли, Федор?» — «Да, как будто. Извините. В голове немного… Одурь». Вот сейчас оно начнется. Деревянными шагами он к скамейке. «Федор, плохо?» Ах, скамейка-зеленушка, Твое тело деревянно, Вдруг ты стала осиянна. Он вцепился, задохнулся, мягко полуповалился — И скамейка вся в припадке, По морю плывет вся в пене. Ночной грозой расколот череп, Молнии, ножи сверкают. И ливень хлынул вдруг на мозг, На скорчившийся, пестрый, голый. Он расцветает, вырастает, В нем небу тесно, И тюленем Оно шев е лится в мешке Худом телесном. Здесь — таинство: Случается со всеми нами что-то в миг, Когда надрывно эпилептик бьется. К нам кто-то исподволь приник, И нерожденный закричит, и мертвый тихо повернется. Здесь операция, быть может. И кто умело надрезает И зелье едкое вливает? Ужели я — марионетка И мастер нитки подправляет? Все под наркозом, под наркозом. И сад из роз шумит, гиганты розы. (Я прислонился головой к стеблю, И лепестки выс о ко так, выс о ко.) Блаженство Задувается, как свечка, И он встает, Тупой остриженной овечкой К вокзалу шумному бредет. (A боль и брага заперты в висках — «Спасу, кого могу, от этой фляги». Он будет убивать по голове Всех тех, кого убьет, — хоть на бумаге.) Фиалки запахом визжат Ночные — о, как жалки. Жалко. Захлопнут череп. Статуй ряд, Как лошадь под уздцы, ведет аллею парка. «Постойте, я вам воротник поправлю. Вам, правда, лучше? Как я рад». И с плеч, шепча, сползает Павловск, Как нашкодивший леопард.

7

Вот алхимический процесс: В мозгу у Хьюмби созревает Волшебный камень. Но это очень долго длится, Уже и крылья прорастают, Уж хьюмби полуптицы, Кентаврики с другим лицом. Вопрос лишь в том: Сначала мир захочет провалиться, Иль Хьюмби раньше высидит яйцо? Еще есть вариант — что он когда-то Уже разбил его случайно, равнодушно. Метались ангелы, оплакивая брата, Как будто бы горел их дом воздушный. 1982

Мартовские мертвецы

1. Веришь ли, знаешь ли?

Пусть церковь тоже человек И вросший в землю микрокосм, А нас ведь освятил Христос, Так вознесись главой своей Превыше каменных церквей. Раньше я все мысли говорила, Я тогда была как люди тоже, На свечу ночную на могиле Под дождем весенним я похожа. Оглянулась, оборотилась: Есть у церкви живот, есть и ноги. По живот она в землю врылась, А земля — грехи наши многи. Есть и сердце у нее, Через кое протекали Поколенья на коленях, Что кровинки — тень за тенью, Гулкий шепот покаянья. Из тела церкви выйдя вон, В своем я уместилась теле, Алмазные глаза икон По-волчьи в ночь мою смотрели. Темное, тайное внятно всем ли? О, сколько раз, возвращаясь вспять, Пяту хотела, бросаясь в землю, Церкви в трещинах целовать. И, крестясь со страхом и любовью, В ее грудь отверстую скользя, Разве мне ее глухою кровью Стать, как этим нищенкам, нельзя?