Собрать по кусочкам. Книга для тех, кто запутался, устал, перегорел

Бек Марта

В то утро я проснулась ни свет ни заря с таким ощущением, будто мной запустили из рогатки. Вот только что я глубоко спала – а теперь сна не было ни в одном глазу. Происходило что-то непонятное. Лучше всего, пожалуй, описать это так: моя спальня была исполнена красоты. Ничего в ней не изменилось – ничего, что можно было бы увидеть или услышать, – но рядом со мной присутствовало нечто изысканно-прелестное, и это ощущение, минуя органы чувств, достигло непосредственно моих эмоций. Хотя я никогда ничего подобного не чувствовала, я знала, что это. Это был мой отец. Не та изломанная личность, которую я знала с рождения, а его сущность, его подлинная натура.

Представьте себе, что вы всю жизнь

пытаетесь расслышать симфонию по сломанному радио, слышите следы великолепной музыки, так жутко искаженной треском статических разрядов, что просто зубы сводит. Теперь представьте себе, что оркестр играет прямо вокруг вас. Никаких статических разрядов. Никаких границ. Одна красота.

Я сидела долго-долго, пронизанная любовью. Я не понимала, почему это происходит. Потому что статья из «Нью-Йорк Таймс» добралась до городов Восточного побережья? Я понимала, что теперь моя история стала достоянием публики – как и истории, которые рассказывали отец и его религия. Мы были на равных, и я была свободна и могла любить его – мне больше ничего не мешало. Я сидела и думала об этом до самого рассвета. Потом встала и подготовилась к следующему интервью. А во время него мне позвонили и сообщили, что рано утром отец умер.

Я разрыдалась прямо при репортере. Смерть родителей всегда страшный удар, даже если между вами прошел раскол. Но плакала я в основном потому, что меня снова накрыла волна той же красоты, той же безмолвной симфонии полного единения и чистой любви.

Кончина отца положила конец законным претензиям ко мне – зато придала новый толчок претензиям незаконным. Те, кто злился на меня, разозлились еще сильнее. Когда я поехала в тур с презентацией книги, мормоны осаждали книжные магазины, телестудии и радиостанции, пытаясь не пустить меня туда. Каждый раз, когда я одевалась для выступления или встречи с читателями, я невольно думала об угрозах расправы и о том, что, случись в толпе человек с оружием, это, возможно, будет мой последний наряд в жизни. Но каждый раз, когда мне становилось так страшно, что я была готова остановиться, меня накрывало успокоительной волной той нежной энергии, которая разбудила меня в утро смерти отца.

Нет, я не хочу сказать, что это был действительно отец, что он явился мне в каком-то метафизическом обличье, чтобы поддержать и утешить… но я и не хочу сказать, что это точно был не он. Утверждать что-то догматически значило бы заявлять, будто я уверена в чем-то, чего не понимаю, а это противоречит цельности.

Я просто не знаю, и все.

Как вернуться за тем, что ты потерял

«Я знаю, что ничего не знаю» – это главным образом свобода от рамок устоявшихся убеждений. Когда знаешь, что знаешь не все, это не превращает тебя в слюнявого невежду. Напротив, это дает твоей подлинной натуре, носительнице могучего интеллекта, свободу видеть реальность такой, какая она есть, а не такой, какой вам полагается ее видеть, потому что вас так приучила культура.

Данте герой собственной поэмы просто взмывает в сиянии вечной славы. Но Данте живой человек не растворяется в слепящем свете, даже пережив реальный опыт просветления, в чем я не сомневаюсь. Он остается с людьми, поскольку ему предстоит оказать сильнейшее влияние на общество. Поскольку он нарушил традицию и отказался писать на латыни, а предпочел родное тосканское просторечие, он объединил различные диалекты и стал «отцом итальянского языка». Он создал образы, которые и в наши дни владеют нашим воображением и понятны всем и каждому. Он выдвинул серьезные политические обвинения против политиков и католической церкви, которые злоупотребляли властью. И само собой, изложил в «Божественной комедии», как достигнуть просветления.

В реальной жизни Данте стал воплощением другого своего героя, Вергилия: он вернулся в сумрачный лес и стал помогать заблудившимся в нем найти дорогу к внутреннему покою. Познав свободу, он освободил других.

Это делает Данте очень похожим на других просветленных мудрецов.

Поскольку просветленные воспринимают всю вселенную и всех на свете как часть себя и поскольку ими движет сострадание, их главная цель – полностью освободиться, освобождая других. Как сказала нобелевский лауреат Тони Моррисон, «задача свободы – освободить кого-то еще».

Вот почему великие духовные наставники вроде Будды и Христа все свое время отдавали тому, чтобы показать другим путь избавления от страданий. Среди моих знакомых есть как минимум три человека, которых я считаю полностью просветленными. Все три рассказывали мне, как «пробудились» после невыносимых страданий, и все три с тех пор посвятили себя служению ближнему.

Первый – Байрон Кейти, с которой я познакомилась после того, как прочитала ее книги и долго практиковала ее Работу. После ее резкого и полного просветления среди жителей ее родного города Барстоу в Калифорнии пошли слухи о «сияющей леди», которая исцеляет сердца людей. Постепенно Кейти, сама того не желая, из местной знаменитости превратилась во всемирно известного духовного наставника. Такой цели она перед собой не ставила. Она говорит, что ее единственная цель – «Побывать во всех уголках земли и повидать всех страдальцев на свете».

Случай номер два – Анита Мурджани. По рождению Анита принадлежала к южноазиатской культуре, где, как она мне рассказывала, от нее ждали, что она выйдет замуж за того, за кого ее просватают, и всю жизнь посвятит работе по хозяйству.

Когда Аните было за сорок, у нее нашли лимфому. Болезнь прогрессировала и привела к коме. Анита говорит, что, когда родные собрались вокруг ее постели, чтобы попрощаться, она вдруг попала в какую-то сияющую реальность, полную любви и красоты. Там она повстречала покойного отца, а он сказал ей, что надо вернуться – у нее впереди еще целая жизнь.

Анита выразила сомнение, поскольку знала, что от ее тела остался один скелет весом меньше сорока килограммов, облепленный опухолями размером с лимон. Отец велел ей не беспокоиться: ведь теперь она больше знает о реальности, так что справиться с болезнью будет несложно. О том, что было дальше, мы читаем из целой кипы медицинских документов. Анита не просто пришла в сознание – опухоли начали таять. Через девять дней от рака не осталось ни следа.

Об истории Аниты заговорили, и ее нашел один американский издатель, который предложил ей написать воспоминания.

Книга «Моя победа над раком» сделала из Аниты духовного учителя, и теперь она, как и Байрон Кейти, ездит по всему миру и помогает людям избегать страданий и радоваться жизни.

А третий, чья жизнь внезапно исцелилась и кто начал исцелять других, – это человек, пожелавший остаться неизвестным. Я буду называть его Ларри Джей, поскольку под этим именем его знают как куратора двенадцатишаговой программы для алкоголиков. Он вырос беспризорником на улицах Бруклина, где столкнулся со всякого рода насилием. В раннем детстве он мечтал стать полицейским, однако в дальнейшем, как и все другие его знакомые афроамериканцы, натерпелся от полиции таких жестокостей, что, по его словам, «желал смерти всем полицейским до единого». Пить он начал рано – и в том смысле, что был тогда еще ребенком, и в том смысле, что прикладывался к бутылке прямо с утра каждый день. Когда он вырос, алкоголизм настолько осложнял ему жизнь, что он вступил в общество «Анонимные алкоголики» и взял на себя обязательство «посетить девяносто встреч за девяносто дней».