Сочинения Иосифа Бродского. Том VI
Шрифт:
I
In a solitude of the sea
Deep from human vanity,
And the Pride of Life that planned her, stilly couches she.
II
Steel chambers, late the pyres
Of her salamandrine fires,
Cold currents thrid, and turn to rhythmic tidal lyres.
III
Over the mirrors meant
To glass the opulent
The sea-worm crawls — grotesque, slimed, dumb, indifferent.
IV
Jewels in joy designed
To ravish the sensuous mind
Lie lightless, all their sparkles bleared and black and blind.
V
Dim moon-eyed fishes near
Gaze at the gilded gear
And query: “What does this vaingloriousness down here?”
VI
Well: while was fashioning
This creature of cleaving wing,
The Immanent Will that stirs and urges everything
VII
Prepared a sinister mate
For her — so gaily great —
A Shape of Ice, for the time far and dissociate.
VIII
And as the smart ship grew
In stature, grace, and hue
hi shadowy silent distance grew the Iceberg too.
IX
Alien they seemed to be:
No mortal eye could see
he intimate welding of their later history,
X
Or sign that they were bent
By paths coincident
On being anon twin halves of one august event,
XI
Till the Spinner of the Years
Said “Now!” And each one hears,
And consummation comes, and jars two hemispheres.
I
В
В глубине, вдали от людской суеты
И от Гордыни Жизни, которые его задумали, недвижно покоится он.
II
Стальные камеры, недавно — костры
Его саламандриных огней,
Пронизывают холодные потоки и превращают в ритмичные приливные лиры.
III
По зеркалам, предназначенным
Отражать имущих,
Ползет морской червь — нелепый, склизкий, тупой, безразличный.
IV
Алмазы, граненые в радости,
Чтобы чаровать чувственный ум,
Тускло лежат, их блеск поблек, почернел, ослеп.
V
Рядом неясные лунноглазые рыбы
Глядят на позолоту вокруг
И вопрошают: “Что делает здесь это тщеславие?”
VI
Так вот: покуда кроилось
Это создание с рассекающим крылом,
Имманентная
VII
Приготовила страшную пару
Ему — столь грандиозно-веселому —
Форму из Льда, пока что далекую и отъединенную.
VIII
И пока красавец-корабль рос, становясь
Все выше, красивей и ярче,
В туманной немой дали так же рос этот Айсберг.
IX
Они казались чужими:
Никто из смертных не мог увидеть
Тесного слияния их дальнейшей истории
X
И знака, что им суждено
Совпасть на путях
И вскоре стать нераздельными половинами устрашающего события,
XI
Покуда Пряха Лет
Не сказала: “Сейчас!” И вот все — слышат,
И настает соитие, и сталкивает оба полушария.
Перед вами — самое настоящее стихотворение “на случай” в форме публичного обращения. В сущности, это — речь; возникает чувство, что ее должен произносить проповедник с кафедры. Первая строка — “In a solitude of the sea” (“B морском одиночестве”) чрезвычайно просторная, вокально и визуально; она вызывает в воображении бесконечность морского горизонта и ту степень автономии стихий, которая сообщает им способность ощутить собственное одиночество.
Но если первая строка окидывает взглядом это колоссальное пространство, то вторая — “Deep from human vanity” (“В глубине, вдали от людской суеты”) уводит еще дальше от человеческого мира, в самое сердце этой полностью изолированной стихии. По сути, вторая строка — это приглашение к подводному путешествию, в которое и превращается первая половина стихотворения — опять затянутая экспозиция! К концу третьей строки читатель уже оказывается участником настоящей подводной экспедиции.
Трехстопники вещь коварная. Они часто плодотворны с точки зрения эвфонической, но при этом они естественно ограничивают содержание. В начале стихотворения они помогают нашему поэту задать тональность, но он торопится приступить к тому, ради чего пишется стихотворение. Для этого он берет третью, весьма вместительную гекзаметрическую строку, в которой действительно проявляет чуть не кровожадную деловитость:
“And the Pride of Life that planned her, stilly couches she” (“И от Гордыни Жизни, которые его задумали, недвижно покоится он”).
Первая часть строки равно замечательна как нагромождением ударений, так и тем, что она вводит: риторическим, абстрактным понятием, которое, к тому же, пишется с заглавных букв. Гордыня Жизни, конечно, синтаксически связана с людской суетой, но это мало помогает делу, так как, во-первых, людская суета идет без заглавных букв и, во-вторых, это все же более внятное и привычное понятие, нежели Гордыня Жизни. Далее, два “n” в “that planned her” создают ощущение зажатого, напряженного голоса, более пригодного для газетной передовой, нежели для стихотворения.