Сочинения в двух томах
Шрифт:
Он эту Коломбину и сыскал
В Сан-Карло, меж простых статисток, взял
И стал учить, образовал и, словом,
Как говорится, создал. Коломбина
По временам одна не замечала
Его уродства: чудные мгновенья!..
Она — полулежит на оттоманке,
А он читает: комната, помалу
В чертог
Героями, царицами, царями;
Стихийное иль божеское нечто
Блистает в них величьем колоссальным
Над сумраком обыкновенной жизни;
И вдруг средь этих исполинских сил
Послышится ей родственное что-то —
Любовь, как голубь, реющий над бездной...
У ней от страха сердце замирает,
Она глядит, и, точно в лихорадке
Следя за ним, чтеца уже не видит...
И лишь когда он кончит, — понемногу
Рассеется блистательный мираж,
Уйдет страстей клокочущее море;
И вместо блеска, красоты, величья,
Она увидит вдруг перед собой,
Как будто этим кинутого морем,
Какого-то нелепейшего карлу —
Тогда из уст ее — как будто бы со скорбью
И сожаленьем — вырвется невольно:
«Ах, Пеппо, для чего такой ты гадкий!»
— «Рок», — отвечает он.
Да! страшный рок!
Он чувствовал, что раз не удержись,
А от себя, от своего лица
Скажи свое живое чувство, — в страхе
И омерзенье вскрикнет Коломбина
И от него отпрянет, как от гада!
Он понял, что совсем лишь стушевавшись
Мог быть при ней, — и сделался ей, точно,
Необходим: наставником был, другом,
Был чичисбеем, шаль за ней носил,
По порученьям бегал; даже больше,
Служил ей горничной — при туалете
Присутствовал, затягивал корсет,
Ей обувал изящнейшую ножку,
Сносил ее мигрень, капризы, словом,
Был для нее он тем же, чем Неаполь
И импрессарий для него, и также б
Мог звать ее он «злою Коломбиной»,
В него летали точно так же веер
И башмаки, как от него каменья
На улице, или слова на сцене —
Такие, что иного стоят камня!
И от нее он всё переносил
С покорностью, чуть-чуть не с наслажденьем, —
Так наконец, что все его страданья
По сцене — отошли на задний план.
Перенести не мог он одного —
Одной фантазии своей царицы,
И все вражды свои сосредоточил
На арлекине. Этот арлекин
Был — тем же роком! — одарен красивой
Наружностью, небрежностью изящной,
К артисту так идущей, и всегдашним
Высоким мненьем о своей особе.
Все женщины по нем с ума сходили:
Из-за него маркизы, герцогини
Дрались, чтоб с ним в блестящем фаэтоне
По Кьяйе прокатиться... Это, впрочем,
Всё б ничего! но этот херувим
И виделся, и снился Коломбине!
Напрасно ей твердит несчастный карло,
Что арлекин — бездарный фат, хвастун,
Глуп — колоссально глуп!.. «Ты лишь послушай,
Как он поет! Где ставит ударенья?
О, ужас! на предлогах и союзах!
Не ясно ли, что у него нет сердца!
Что льнет к тебе он, diva[71], потому,
Что от тебя Неаполь без ума,
Что — ты царица в нем, и что готовы
Мильонные расстроить состоянья
С тобою дуки, нобили, банкиры».
Всё тщетно! страсть ей не дает покоя!
Его не слушают; ему велят,
Как тень, везде следить за арлекином;
Ей доносить, где был он, что он делал,
С кем говорил, устраивать им встречи,
И третьим быть лицом при этих встречах!
Ах! это время жил он постоянно
Под страхом бури... Если он, бывало,
Недобрые к ней вести принесет, —
«Ты лжешь, ты лжешь! — кричала Коломбина;