Сочинения в двух томах
Шрифт:
Где грация и дух уж веет новый.
Ей этот лоск был Франциею дан!
Да, Франция — и Франция Бурбонов,
Что пережить сумела как титан
Республику и гнет Наполеонов, —
Она княжну, цветок полночных стран,
К ней кинутый крылами аквилонов,
С любовию в объятья приняла,
Ее певцов она внимала лирам,
Ораторов волнующим речам,
Всё приняла, чтоб властным быть кумиром
И первою звездой в созвездьи дам;
И даже Он, пришедший к людям с миром
И взоры их поднявший к небесам,
Ей просиял как свет и как защита
В проповедях отца иезуита...
Что?.. Странно вам слова мои звучат?..
Народность — всё же из понятий узких,
И в этом шаг мы сделали назад,
От образцов отрекшися французских...
Но — век таков! И все теперь хотят
Преобразиться в православных русских,
Меж тем как многие едва-едва
Осилить могут русские слова...
Вон — князь Андрей на это, лоб нахмуря,
Глядит как на опасную игру!
И говорит, что уж «глаза зажмуря
Давно живу и вечно на юру»,
Что, «впрочем, нас бы не застала буря,
А там — всё пропадай, когда умру!..»
Он в этом видит признаки паденья
И нравственных начал и просвещенья...
И до сих пор упрямый старый туз
Твердит одно: «Европа есть обширный
Салон, где всякий — немец иль француз —
Своя семья! У всех один, всемирный,
Тон, образованность, и ум, и вкус!
Нас только терпят там, пока мы смирно
Сидим себе, как дети за столом,
On nous subit — a contrecoeur[74] притом...»
Но князь чудак! Он парадокс ходячий!
Он отрицал Россию! И с княжной
У них всегда, бывало, спор горячий.
Патриотизм княжны был огнь живой!
России честь, победы, неудачи —
Воспринимала всё она душой,
С высокой, европейской точки зренья...
И вот с такой душою и умом,
Всё восприняв, что запад просвещенный
Взращал веками в цветнике своем,
Она явилась с ношей благовонной
В наш свет — и так поставила свой дом,
Что сам Кюстин, вторично занесенный
Судьбой в наш край, уж бы не написал,
Что к медведям и варварам попал!
Свидетели — опять-таки французы!
Да! из французов сливки, высший слой,
Твердили в хор, что грации и музы
Из Франции, от черни бунтовской.
Как от Персея с головой Медузы,
Умчалися на север ледяной,
Перенеся в салон княжны, в России,
Весь ум французской старой монархии.
И это знал и оценил наш свет,
И перед нею всё в нем преклонилось...
И хоть прошло событий много, лет,
И хоть княжна давно уж устранилась
От поприща успехов и побед,
Но всё ее звезда не закатилась —
Отшельница из своего угла
На мнения влияла и дела.
К обычному стремились поклоненью
К ней Несторы правительственных сфер;
Вступая в свет, к ее благословенью
Являлися искатели карьер;
К ней шли, к ее прислушаться сужденью,
Творцы реформ по части новых мер,
И от княжны иметь им одобренье
Бывало то ж, что выиграть сраженье...
Все знали, что ее словцо одно
Имело вес и слушалося мненье
В таких пределах, где не всем дано
Иметь и сметь сказать свое сужденье...
Конечно, ум тут много значил... Но
Один ли ум?.. У вас уж и сомненье?
О жалкий век! Как скор твой приговор!
Мерещится тебе лишь грязь да сор!
Нет-с! уж Париж, знаток по этой части,