Софринский тарантас

Брежнев Александр Петрович

— А как же вызывная карточка?.. — спросил я.

— А вы, доктор, ее спрячьте в карман и никому не показывайте… В крайнем случае, на станции можно сказать, что мы потеряли ее…

И водитель, обрадовавшись выходу из создавшейся было трудной ситуации, предложил бабуле:

— Если вас спросят в приемном, где мы вас взяли, вы скажите докторам, что мы вас на улице подобрали…

Бабушка вздохнула. И, помолчав, сказала:

— Сынок, а я ведь не бездомная. Хоть и в сарае живу, но по прописке. А бездомной я никогда не была и не буду… На улице лежать дело последнее… Раз я в машине лежу, то вы меня теперь

не выбросите, обязательно госпитализируете.

— Бабуль, дело не в выбросе… — попытался ей объяснить водитель. — Дело в конспирации, а во-вторых, чтобы вас поскорее в больницу положили, так желательно сказать… Поняли?..

Старушка чуть тронула обеими руками спущенную на грудь и растрепавшуюся на концах косынку, видимо, она хотела поправить ее и тем самым прихорохориться. Но от этого ее движения обострилась сердечная боль, и она, не ответив водителю, закрыла глаза. Я быстро нащупал пульс, он мало того что был аритмичен, но он и участился не в меру сильно: он трепетал, он мерцал, он куда-то лихо-обеспокоенно мчался, словно дикий загнанный зверь, предчувствующий смерть, но еще пытающийся ухватиться за жизнь. «Скорее бы приемный покой…» — подумал я. А водитель, въезжая на территорию первой попавшейся на нашем пути больницы, прошептал:

— С этой бабкой каши не сваришь…

И, чтобы защитить ее, я тихо сказал ему:

— Не то состояние у нее… На фоне давления развилась сердечная недостаточность…

— Понял вас… — удовлетворенно произнес водитель и лихо подкатил к приемному покою.

Мы осторожно внесли больную. Я передал вызывной листок дежурному врачу. Он бегло прочитал его. Затем, нащупав у больной пульс, понял, что в постановке диагноза я был прав. Он внимательно прослушал сердце. Подозвал сестру и сказал ей, чтобы она сделала необходимые инъекции. Мы с водителем начали объяснять ему, что больная живет одна, притом без всяких удобств, в бараке и находиться ей дома в таком состоянии ни в коем случае нельзя. Мало того, старушка уже прошла полный курс лечения на дому. Я доказывал и объяснял врачу, что только стационар может спасти старушку и обезопасить от греха. Доктор, слушая меня, изредка произносил:

— Бывает… все бывает…

После уколов аритмия у старушки чуть уменьшилась. Да и пульс перестал частить.

— Поймите, ей как воздух нужна госпитализация… — начал я вновь упрашивать врача. — Что вам стоит положить одного человека… В крайнем случае, я готов помочь вам, я опишу ее историю болезни…

Дежурный врач подозрительно посмотрел на меня и сказал:

— Нет… Таких больных мы в стационар не кладем… — и внизу моего диагноза на вызывной карточке размашисто дописал: «В госпитализации отказано!..»

— Я прошу вас сделать это в виде исключения… — кинулся я его вновь упрашивать.

— С удовольствием… — сказал он. — Но при одном условии: если разрешит главврач. А точнее, если он сделает на уголке вашего направления приписочку, что он не возражает, да при этом роспись свою поставит. Я же лично такие распоряжения делать не могу. Вы хотите, чтобы за эту старушку с меня все дежурства и подработки сняли… Вам что, кроме этой старушки, некого было в стационар привезти?

В растерянности я держал в руках вызывной листок. Вместо сочувствия, как я и ожидал, я получил в первом приемном отделении отлуп. Старушка, видимо не понимая, в чем дело,

спросила меня:

— Чего это доктор болтает зря, делать ему, что ли, нечего?..

Я ничего ей не ответил. И лишь когда мы с водителем вновь загрузили ее в машину, молча сунул вызывной листок в карман.

— Куда теперь?.. — спросил меня растерянно водитель.

— В центральную… — сказал я ему.

И вот мы заносим старушку в приемный покой центральной больницы. Два дежурных врача точно так же внимательно осмотрели старушку и, согласившись с моим диагнозом, без всяких рассуждений отказались ее госпитализировать. Я начал объяснять им, что старушка одинокая, живет в бараке, да мало того, впереди четыре нерабочих дня. Но они ни в какую. Без всякого черкают в вызывной карточке, что в госпитализации отказано.

— Я прошу вас… — начал я их умолять.

— Вы что, хотите, чтобы мы пожаловались на вас вашему главврачу или старшему врачу станции?! — закричали они на меня. — Пусть дома ваша старушка полежит, ничего с ней не случится…

— Тогда разрешите у вас поставить больной капельницу…

Они вновь крикнули на меня:

— Слава богу, у нас здесь не реанимация… Да и кто тебе сказал, что больной показана капельница…

Волнение мое нарастает. Но я, увы, бессилен что-либо сделать. Молча загружаем мы с водителем больную обратно в машину. Растерянность охватывает меня. Я не знаю, куда мне дальше ехать. В запасе остается клиническая больница. Но положат ли старушку Туда, если у меня уже есть два отказа? Время поджимает. Около часа потерял я на эти два приемных отделения.

В клинике я нарываюсь на заведующего отделением, он сегодня дежурит. Бегло осмотрев больную, он взрывается, мол, как это я до сих пор не знаю, что больных в таком возрасте кладут лишь в исключительных случаях, когда отек легких, двухсторонняя пневмония, эмболия и прочие критические состояния, но ни в коем случае не гипертония, пусть она даже с признаками сердечной недостаточности.

— Но хроническая недостаточность может в любой момент при таком давлении обостриться… — доказываю я.

— Вот когда обострится, тогда и привозите… — отвечает он и точно так же, как и предыдущие дежурные врачи, отказывает мне в госпитализации.

В клинику я продолжаю верить. Спросив разрешения у заведующего, я звоню профессору, своему бывшему учителю, чтобы он в виде исключения помог мне положить старушку. Долго телефон был занят. Наконец профессор взял трубку. Он терпеливо выслушал меня и попросил передать трубку заведующему. Тот торопливо взял ее и пообещал профессору выполнить его просьбу.

И с пренебрежительностью ко мне он произнес:

— Давайте вызывной лист… — и попросил санитарок и водителя переложить больную с носилок на кушетку.

Но, когда те кинулись к ней, она была мертва. «Она слышала наш спор и не смогла стерпеть…»

Я кинулся к ней. Ее рука была еще теплой. Бледное лицо, покрытое потом, восковидно блестело.

Водитель не сдержался. Поднес папиросину к губам и сказал:

— Вот так вот, взяли и человека на тот свет отправили… — а затем посмотрел на заведующего: — Попробуй верни теперь ее обратно… Ну что молчишь, профессор… Эх ты, старухе места пожалел. К чему ты теперь… Нет в тебе никакой надобности… — и, выругавшись, он, оттолкнув санитарку, кинулся к выходу.