Софья Перовская

Павлюченко Элеонора Александровна

Начало 70-х годов было временем огромной ломки, глубочайших изменений в русской истории. Немного более десяти лет прошло с тех пор, как самодержец Александр II, испуганный нарастающим народным движением и активностью революционеров, заявил предводителям московского дворянства, что будет гораздо лучше, если освобождение крестьян произойдет «свыше, нежели снизу». Пало крепостное право, совершился исторический поворот от России феодальной к России капиталистической. Проект «великой реформы» 1861 года вырабатывался в тайне от народа, в глубине различных комиссий и комитетов. В результате стараний «освободителей» крестьяне вышли «на свободу» ободранные до нищеты, из рабства у помещиков попали в кабалу к тем же помещикам

и их ставленникам. «Ни в одной стране в мире, — писал В. И. Ленин, — крестьянство не переживало и после „освобождения“ такого разорения, такой нищеты, таких унижений и такого надругательства, как в России» [1] . Недаром поэт-демократ Некрасов через несколько лет после «воли» сделал заголовком своей поэмы горестный вопрос: кому на Руси жить хорошо? Народ тяжко страдал от старых и новых хозяев. Способная на отдельные стихийные бунты, темная, забитая, полная предрассудков и суеверий крестьянская масса не могла изменить существующий строй. Сила народа еще не проявилась с полной мощью. Помочь народу в его великой борьбе, облегчить его страдания — вот о чем думала тогда мыслящая революционная Россия, Россия Чернышевского и Герцена, Добролюбова и Писарева, Некрасова и Щедрина.

1

В. И. Ленин, Сочинения, т. 17, стр. 65.

Главными представителями революционной России 60–70-х годов были революционеры-разночинцы. Невелика была еще их связь с народом, однако они поняли его страдания и нашли в себе силы подняться на сознательную борьбу с Россией Романовых и Валуевых, Катковых и Шуваловых. Это революционные разночинцы назвали столь воспетую либералами крестьянскую реформу «мерзостью», «новым крепостным правом», это они были «доброжелателями», славшими поклон барским крестьянам, призывая Русь к топору. Это они несли в своем сердце

Необузданную, дикую К угнетателям вражду И доверенность великую К бескорыстному труду.

Эти люди не дожили до осуществления своих идеалов. Но они поставили перед мыслящей молодежью вопрос «что делать?» и попытались ответить на него. Они сеяли «разумное, доброе, вечное». И хотя их слова еще не дошли до самой деревенской, мужицкой России, их посевы давали всходы. В семинариях и гимназиях глухих захолустных городишек и в аудиториях больших университетов, среди юных курсисток и в провинциальных земствах, в маленьких и тесных комнатах, где дружной семьей жили молодежные коммуны — всюду распространялся дух брожения и бунта. «Бунтовало» и искусство: организуют выставки художники-передвижники во главе с Иваном Крамским, в музыке оформилась «Могучая кучка». «Бунтовала» наука — недаром в большом подозрении у властей находились и уже известный физиолог Сеченов, и молодые профессора Тимирязев, Менделеев…

1870–1871 годы… Многих из старых борцов уже нет. Вдали от родины умирает неугомонный и неукрощенный «Искандер» — Александр Иванович Герцен. На «краю света» — за тысячеверстной тайгой и тундрой томится на каторге Чернышевский. Погиб Писарев, на каторге М. Михайлов, Шелгунов, Серно-Соловьевич, казнен Каракозов… Но созрели и рвутся в бой их ученики и последователи.

В разговорах и спорах очень часто слышно слово «народ» — народ, лишенный земли, фактически не получивший и воли, народ, которого передовая молодежь почти не знает, но которому мечтает беззаветно служить. Помнят заветы «Современника» и «Русского слова», Белинского и Некрасова. Жадно проглатывают статьи одного из новых властителей дум — Лаврова. В них удивительная, потрясающая многих мысль о неоплатном долге интеллигенции перед народом: тот, кто получил образование, получил его за счет народа, который сам пребывает в темноте и нужде, тот, кто овладел специальностью врача или юриста, учителя или агронома, обязан вернуть свой долг крестьянам. Эти мысли заставляли биться многие сердца, звали к действию. Чувство общественного долга у многих молодых революционеров, незнакомых с противоречиями русской деревни, зачастую переходило в идеализацию народа, веру в «мужицкую правду» как в высшую истину.

Известный народник Дебагорий-Мокриевич в своих воспоминаниях удачно описал это восторженное отношение молодежи к крестьянину:

«Вероятно, многим, — писал он, — случалось переживать такое

состояние: вот вы давно знакомы с женщиной, не раз встречались с нею, проводили время в ее обществе. И вам она казалась обыкновенным человеком. И вдруг случилось так, что ваше внимание почему-то привлеклось: и та самая улыбка, которая раньше казалась обыкновенной и которую вы сотню раз видели на ее лице, теперь вдруг стала вам представляться прекрасной; глаза ее получили такое выражение, какого вы никогда раньше не замечали, ее голос, жесты, походка, словом, все в ней изменилось и изменилось неизмеримо к лучшему, стало для вас привлекательным. Подобные этому чувства начал я испытывать к мужикам; я знал их с самого детства, но теперь они мне стали представляться не такими, какими я их знал, а какими-то другими, значительно лучшими…»

В этих условиях понятно появление в 60-х годах самого названия «народничество», применительно к революционерам-разночинцам. «Господствующим направлением, соответствующим точке зрения разночинца стало народничество» [2] .

Что же понимали эти новые борцы под словом народ? Народ — это крестьянство и прежде всего крестьянство. Правда, на Западе уже 6 лет существует всемирный союз рабочих — I Интернационал. Весной 1871 года весь мир потрясла весть о великой схватке пролетариев и буржуазии во Франции и о первой в мире рабочей власти — Парижской коммуне. Первые стачки вспыхивали уже на фабриках России, где тысячи вчерашних крестьян, выброшенных нуждой из деревни, шли к машине, к станку.

2

В. И. Ленин, Сочинения, т. 20, стр. 224.

Но перед глазами семидесятников были труды учителей, прежде всего Герцена и Чернышевского. В них выражена надежда, а часто и уверенность, что Россия проскочит мимо капитализма, что, может быть, история уподобится «бабушке, любящей больше всего своих младших внучат», и Россия перейдет прямо к социализму. Крестьянин — природный социалист, утверждали народники. Благодаря сохранившейся в деревне общине, крестьяне многое делают сообща — общий луг, общие переделы полей, общие сходы… Уберите самодержавие и помещиков, и ничто не помешает установлению социализма. В этом оригинальном, но ошибочном взгляде, в этом утопическом, несбыточном социализме, в котором по существу не было социализма, главным было все же то, что народники считали нужным бороться за полное освобождение России от царя и помещиков. Ошибаясь, они оставались революционерами. Неправильно понимая, что такое социализм, не зная еще народа, они правильно ставили вопрос о необходимости решительных революционных преобразований.

Кому же суждено разбудить народ? Интеллигенция, «критически мыслящие личности», по мнению народников, сдвинут инертную, неподвижную массу, откроют ей пути к социализму и тем самым оплатят свой долг народу.

На основании этих взглядов, теоретически ошибочных, но практически революционных, сотни юношей и девушек, еще неизвестных России, еще не привлекших внимания даже царской охранки, начинают действовать. На политической арене появляются Бакунин и Лавров, Натансон и Кравчинский, Михайлов и Засулич, Желябов и Морозов, Фигнер и Перовская и сотни иных борцов, оставивших свой след, свою кровь в великой битве за будущее России.

По всей России создавались революционные народнические кружки. В начале 70-х годов наиболее влиятельным из них был кружок чайковцев в Петербурге. В 1869 году студент Медико-хирургической академии М. А. Натансон, пользовавшийся большой популярностью среди петербургской учащейся молодежи, организовал кружок самообразования. Кружок Натансона слился позднее с женским кружком сестер А. и Л. Корниловых и С. Перовской. Этим было положено начало организации чайковцев, названной так по имени члена кружка Н. Чайковского.

В программу занятий кружка входило изучение психологии, физиологии, политэкономии и других наук. Занятия, однако, были скоро нарушены арестом Чайковского, другие кружковцы были вызваны на допрос в III отделение.

В мае 1871 года в Петербурге появилась печатная прокламация «Виселица», посвященная Парижской коммуне. Автором ее был студент Технологического института Н. П. Гончаров. От него нити вели к кружку чайковцев. В числе других 18-летняя Соня Перовская была привлечена к следствию. Тогда произошло ее первое знакомство с органами царского сыска. Однако дознанием было установлено, что кружок чайковцев не преследовал политических целей. Перовскую оставили в покое.