Софья Перовская
Шрифт:
В августе 1871 года собрание чайковцев обсуждало план будущих действий. Большинством голосов было постановлено продолжать самообразование, но вместе с тем издавать, приобретать и распространять в Петербурге и в провинции литературу среди молодежи. С тех пор чайковцы начали распространять не только легальную, но и нелегальную революционную литературу: сочинения К. Маркса, Н. Г. Чернышевского, Д. И. Писарева, Н. Флеровского и других.
Кружок чайковцев основывался на равенстве всех членов и полном доверии друг к другу. Прием новых членов был строго ограничен и возможен только в случае единодушного согласия всех чайковцев в том, что новый товарищ соответствует их представлению о личности революционера: отличается высокой нравственностью, чувством долга,
К этому кругу высоконравственных, суровых, но чутких и нежных людей как нельзя больше подходила Софья Перовская. С другой стороны, постоянное общение с такими людьми и видными народниками-чайковцами, как Натансон, Клеменц, Кравчинский, Кропоткин, Г. Лопатин и другие не могло не отразиться благотворно на формировании Перовской-революционерки.
Весной 1872 года Софья Львовна уехала из Петербурга на Волгу, чтобы там жить среди народа, о котором до сих пор шли лишь теоретические споры в кружке. Широкая волна «хождения в народ» охватила в те годы передовую молодежь, наивысшего подъема она достигла весной и летом 1874 года. «Русский народ только тогда признает нашу образованную молодежь своею молодежью, — писал М. Бакунин, один из идеологов народничества, — когда он встретится с нею в своей жизни, в своей беде, в своем отчаянном бунте. Надо, чтобы она присутствовала отныне не как свидетельница, но как деятельная и передовая, себя на гибель обрекшая, соучастница, повсюду и всегда, во всех народных волнениях и бунтах, как крупных, так и самых мелких».
Сотни юношей и девушек, охваченные энтузиазмом, полные веры в народ и в свои силы, рвали с вошедшими в плоть и кровь привычками, оставляли родных и знакомых, домашний уют, покидали университеты и институты и шли в народ. «Народ распят на кресте, — писал народник Ткачев, — и вот нам предлагают изучать химию, чтобы исследовать химический состав креста, ботанику, чтобы определить породу дерева, анатомию, чтобы определить, какие ткани повреждены гвоздями. Нет, мы не в состоянии исследовать… Мы охвачены одним страстным желанием — снять жертву с креста сейчас, немедленно, без предварительных и ненужных изысканий».
Народники мечтали развить общинные навыки крестьянства, поднять его культурный и нравственный уровень. Но многие шли дальше этой мирной пропаганды: стремились поднять народ против помещиков и правительства. Самоотверженная молодежь, готовая к тюрьме, к каторге, к смерти, хотела жить так, как живет народ, познать его радости и страдания, добывать хлеб собственными руками. Ставили себя в самые тяжелые условия: питались отвратительно (вставал вопрос о том, можно ли революционерам есть селедку!), спали на рогоже, а то и на голых досках, ограничивали потребность самым необходимым.
Распространенной формой работы в деревне для передовой учащейся молодежи была деятельность земского врача или сельского учителя. В Ставрополе Самарской губернии жена богатого помещика М. А. Тургенева открыла курсы для подготовки сельских учительниц. По ее приглашению Софья Львовна приехала в Ставрополь преподавать на курсах русский язык и литературу.
Уже в то время эта молодая цветущая девушка, крепкая, здоровая и жизнерадостная, вызывала уважение окружающих серьезностью и умом. В глазах местных обывателей образ жизни Перовской выглядел более чем странно: в свободное время она обычно одна отправлялась в близлежащий сосновый бор, где много читала или бродила до глубокой ночи, собирая цветы и травы в глухой чаще.
После Петербурга, где жизнь била ключом, глухая провинция произвела на юную Перовскую гнетущее впечатление. «…Так и пахнет отовсюду мертвым, глубоким сном, — писала она своей подруге по кружку чайковцев А. Я. Ободовской, — нигде не видишь мыслительной деятельной работы и жизни, и в деревнях и в городах всюду одинаково». И Перовская сетует на то,
Через месяц Софья Львовна снова пишет в Петербург Ободовской: «Главным образом я теперь читаю; теперь, более чем когда-либо, я чувствую необходимость в знании, а то положение преподлое. Кругом видишь только сонное царство, а другие личности бьются, бьются, но усилия их, как мне кажется, пропадают почти задаром, и вследствие того, мне кажется, что мало знаний как существующих условий, так и теоретических, а потому они не могут правильно и окончательно решить, за что нужно взяться теперь».
В августе 1872 года занятия на курсах кончились. Перовская переехала в деревню Тургеневой. Желая познакомиться с бытом крестьян, она занялась оспопрививанием, взяв предварительно несколько уроков у местного земского врача и получив свидетельство на право оспопрививания. Софья Львовна исходила пешком все окрестные села. Вероятно, она переживала то, что и все другие народники, впервые попавшие в гущу жизни, «в народ».
В. Н. Фигнер, известная революционерка-народница, затем одна из руководительниц «Народной воли», пятью годами позже провела три месяца в той же Самарской губернии. «… В первый раз в жизни, — вспоминала она впоследствии, — я очутилась лицом к лицу с деревенской жизнью, наедине с народом, вдали от родных, знакомых и друзей, вдали от интеллигентных людей. Признаюсь, я почувствовала себя одинокой, слабой, бессильной в этом крестьянском море. Кроме того, я не знала, как и приступить к простому человеку.
До сих пор я не видала вблизи всей неприглядной обстановки крестьянства, я знала о бедности и нищете народа скорее теоретически, по книгам, журнальным статьям, статистическим материалам… Теперь, в 25 лет, я стояла перед ним, как ребенок, которому сунули в руки какой-то диковинный, невиданный предмет». Разумеется, что при таких обстоятельствах не могло быть и речи о революционной пропаганде среди крестьян!
Примерно то же самое происходило и с Перовской: знакомилась с бытом крестьян, ужасалась и делала единственно возможное для нее в тех условиях дело: прививала детям оспу. Часто приходилось долго убеждать крестьянок-матерей в пользе оспопрививания. Перовская справилась с этой задачей и скоро сумела войти в доверие к местным жителям. Жила она так же, как все крестьяне, ночевала в первой попавшейся крестьянской избе, спала на полу, на соломе, питалась вместе с хозяевами — молоком да кашей. В это время Софья Львовна под влиянием романа Чернышевского переживала период «рахметовщины», закаляла себя, ограничиваясь самым необходимым, — она вырабатывала не только знания и убеждения, но и крепкую волю, железную выносливость.
Поздней осенью 1872 года Перовская покинула Ставропольский уезд. После отъезда ее и других преподавателей курсов встревоженные местные власти произвели обыски в народных школах, устроенных Тургеневой. Учебники и книги, принадлежавшие учителям, были отобраны, школы закрыты. «В России нельзя и азбуке учить без разрешения полиции», — говорили в то время. В условиях царизма даже легальная культурническая работа преследовалась властями.
Из Самарской губернии Перовская переехала в Тверскую — в Корчевский уезд, в село Едимново — и провела здесь зиму 1872/73 года, работая помощницей учительницы народной школы. Весной 1873 года в Твери она выдержала экзамен на звание народной учительницы и получила диплом.
Время, проведенное Перовской среди народа в Самарской, а затем Тверской губерниях, оставило глубокий след в ее жизни. Близко соприкасаясь с крестьянами, она увидела жизнь простых людей, полную непосильного труда, нужды, притеснении, невежества. Софья Львовна много читает, бродит по деревням, лечит больных крестьян, учит их детей и начинает понимать, что этого мало, что это не изменит жизни народа, которому она так хотела помочь. Нужно полностью уничтожить «преподлое положение», а это требует активной борьбы. Но как бороться, как браться за дело — оставалось неясным.