Соитие (Альманах эротической литературы)

Армалинский Михаил Израилевич

Дипломатический язык, как одно из орудий политики — это язык, смысловая основа которого состоит в деформировании истинных чувств. Политика и дипломатия, суть которых заключена в сокрытии своих истинных намерений это легальная отдушина для одержимых ложью, где они, с одобрения законов, могут вести себя аморально, ставя ложь в основу своего поведения.

Или например, вежливость — это дилетантская общечеловеческая политика, суть которой — сокрытие чувств, ранящих собеседников. Казалось бы — это ложь во имя благородной цели, но благородная цель оборачивается неизлечимым осложнением пожизненного фальшивого поведения.

Для всех очевидно, что мы не можем открыто поверить все

свои мысли ни близким людям, ни, тем более, всему обществу — мы скрываем и переиначиваем их, а следовательно, лжём обыденно и постоянно. Неудивительно, что провести границу между скрываемыми мыслями и не скрываемыми можно именно там, где позволяет совесть. Совесть — это мерило приемлемого количества лжи. В то же время совесть обеспечивает минимально необходимое количество лжи, неизбежное для презервации стыда. Недаром слово «бессовестный» часто синоним слова «бесстыдный». Совесть, помимо прочих функций, гарантирует существование стыда и таким образом, является залогом лжи.

Cтыд проявляется в использовании двусмысленности, которая говорит о неспособности высказать правду из-за боязни, что она разрушит фундамент лжи, на котором построено общество. Или просто из-за боязни наказания за эту попытку.

Аг вспоминал заурядный день заурядного человека в своей прошлой жизни.

Заурядный день — это будний день. Заурядный человек — это грустный человек.

Он просыпается через силу, лжет себе что, пора вставать, он измывается над своим телом, окатывая его холодной водой. Мороз на улице заставляет его лгать телу одеждой, которая противна телу. Он уезжает далеко от дома, в крепость труда, он разлучается с женой и детьми во имя денег.

Летом он выходит юным утром на улицу, деревья приветствуют, а птицы окликают его. Воздух пахнет бессмертной жизнью. Он хочет углубиться в деревья, наблюдать суету птиц и зверей. Он любит лежать на земле, смотреть во все глаза на голубизну и радоваться жизни в себе и вокруг. Он думает, что людей хоронят лежащими на спине, а не на животе для того, чтобы мертвецы своим взглядом, проникающим сквозь землю над ними, и подавно сквозь крышку гроба, а уж само собой — сквозь закрытые веки, смотрели в небеса. Но почему-то он должен уезжать от деревьев и созерцания и помещать себя среди металла и чуждых людей, делать бессмысленные движения и действия, которые для его начальства имеют такой важный смысл, что ему за них платят деньги. Они ему нужны, чтобы кормить себя и семью, чтобы не умереть от холода. Голод и холод — вот что грозит его жизни, из-за страха перед ними он продают свою жизнь.

Напрашивается простой выход, уехать в тропическую страну — построить хижину на берегу океана и питаться плодами, с растущих вокруг дерев. Простота этой мечты делает её недостижимой. Привычка пустила глубокие корни и не даёт двинуться.

Поэтому он уныло садился в машину и ехал на работу.

Аг вспомнил, что по пути на работу был сигнал, у которого он ждал, чтобы зажглась стрелка для поворота налево. Он сидел в машине и ждал сигнала, прося, чтобы он, как можно дольше, не зажигался. На работе его встречала мечта о скором окончании дня, чтобы поскорее вернуться домой и не быть тревожимым, окликаемым, одергиваемым миром. Он лгал своему начальнику подчинением, он лгал своим подчиненным приказаниями. Он ел свой ленч и смотрел на часы, мечтая о неподвижности времени. Какое великое чувство свободы охватывало его, когда он выходил из дверей на свежий воздух после окончания рабочего дня.

Это его время!!! Это его жизнь.

Почему, почему мы должны быть прокляты трудом? Выходные дни были нам даны не для отдыха, а для издевательства над нами, чтобы понедельником напомнить нам о нашем рабстве.

Он вспоминал угрюмый вид утреннего потока машин — стадо механизмов, которыми правили нужда и привычка. Как прекрасно утреннее небо, но жизнь требовала вперить глаза в землю. Неужели проступок Адама и Евы был настолько ужасен, чтобы, помимо смерти, наказать ещё и ненавистным трудом?

Аг услышал как за стенкой, двигается Лю, и вот он услышал, что она на пороге его комнаты:

— Аг, ты спишь?

— Нет.

— Мне вдруг стало так страшно и одиноко.

— Иди, ляг со мной.

Он почувствовал, как Лю приблизилась, и её горячее тело улеглось рядом. Он обнял её, и она прильнула к нему:

— Как всю это тебе нравится? — спросила она тревожно.

— Черт его знает. Приятно и странно, — ответил Аг.

— Да, странно и приятно, — сказала Лю.

Они обнялись и уснули под журчание воды в комнате.

За мгновенье до того, как погрузиться в сон, в сознание Ага пришла фраза:

«из ночи сделали отхожее время любви».

Они проснулись одновременно от шума, раздававшегося из окна, которое оказалось просто отверстием в стене без стекол и без рамы.

Под окном стояло несколько десятков людей в балахонах и чревовещало.

Владимир Мирской

Суть тела

^{Стихотворения}

Я и непечатным словом не побрезговал бы…

Б. Пастернак. Елене. 1921

* * *

Я был очарован непристойным,скрытым в очевидных тайниках.На меня шагали строем стройнымженщины с оружием в ногах.От тоски смертельной утешая,поселясь в моей душе пустой,мне являлась женщина чужая,но всегда с такой родной пиздой.

* * *

Мы с тобою люди любвиэто значит, что мы — вдвоем.Ты сидишь на мне визавимы друг другу фору даем в той игре, где победа намсуждена через пять минут,мы друг друга сосем до дна,но нам время не обмануть,потому что заставит оноотыграться нас на любви.И движенье пьянит, как вино,усыпляя нас визави.

* * *

Хуй сломался от оргазма,ты взялась его чинить,изменять его окраскуи размер величины.Облизав его слегкаи погладив по головке,ты от похоти слегла,хуй же встал от сей уловки.