Соитие (Альманах эротической литературы)
Шрифт:
После обсуждения дел, речь зашла о личной жизни. Он с готовностью разоткровенничался и рассказал, как женщины ему всегда были чужды, что мужчин, предпочитающих женщин, он называет «производителями», поведал он мне также о том, что до недавнего времени он был безудержно неразборчив в связях, а вот теперь он с помощью групповой терапии вышел из этого состояния и ведет высоконравственный образ жизни. Это прозвучало для меня смешно с точки зрения привычной интерпретации морали: как гомосексуализм, какого бы поведения он ни был, может считаться нравственным? Я поделился своим наблюдением с Бобом, и мы посмеялись над
Он сказал, что для избежания лишнего соблазна он сдаёт часть своего дома не мужчине, а женщине по имени Карен. Очень красивой, кстати, добавил он, многозначительно взглянув на меня.
К счастью, я либо не привлекал его, либо он, из-за своей новоиспечённой нравственности, держался по отношению ко мне нейтрально. И он предложил столкнуть меня со своей знакомой, если не лбами, то гениталиями.
Я живо отреагировал, сказав, что не прочь познакомиться с ещё одной красивой женщиной. Чтобы не откладывать знакомство в долгий ящик, он предложил после ленча заглянуть к нему, так так Карен должна была быть в тот день дома.
Жил он, как оказалось, в двух кварталах от ресторана.
Когда мы вошли в дом Боба, я увидел в её спальне, дверь которой оказалась открытой, черный лифчик средних размеров, брошенный на кровати. Карен дома не было. На столе в гостиной стояла ваза с роскошным букетом алых роз.
«Ого», — произнес я, глядя на их двусмысленные лепестки. Боб объяснил, что вокруг Карен, толкутся поклонники. «Конкуренция, — усмехнулся я, слишком мало ещё на свете гомосексуалистов».
— Для Вас это не конкуренция, — польстил мне Боб.
Мне, естественно, стало любопытно взглянуть на женщину, которая получает букеты роз. Не Бог весть что — получить розы. Но их свежесть, обилие, сочащийся запах сразу связали меня в воображении с той, кому они предназначались. С той, которая тоже имеет розу, которая сочится, которая источает. Моё женолюбство, жаждущее добраться до каждой смазливой женщины (причем понятие смазливости я применял не по отношению к лицу) вселяло в меня радостное чувство отмежевания от гомосексуализма, которым так жадно до прерывистости дышал Боб.
Я уже было собрался уходить, но входная дверь открылась и вошла высокая стройная женщина с простоватым, прохладным, не шибко ярким лицом. С прямыми рыжеватыми короткими волосами. Боб представил нас, и мы прошлись друг по другу быстрыми оценивающими взглядами. Она не произвела на меня впечатления красивой женщины, да и сердце не ёкнуло, что всегда случается, если видишь женщину своей мечты, или хотя бы ту, что вызывает резкое по силе желание.
— Так вот кто получает такие живописные цветы, — сказал я, пожимая её протянутую руку, с длинными пальцами и свежим маникюром.
Карен вяло улыбнулась, обнажив хорошие зубы, и сказала: «Рада познакомиться».
Её глубокий голос коснулся моего сердца.
Я не хотел специально затягивать свой уход, чтобы подольше с ней пообщаться — много чести, да и меня ждали дела, которые надо было в тот день закончить.
Теперь я мог позвонить ей по телефону и продолжить наше знакомство, коль возникнет нужда.
Я всегда держал в запасе минимум двух женщин, которые с готовностью раздвигали для меня ноги. Одной женщины мало, поскольку если что-то с ней случается, то ты оказываешься без пизды. Бросаешься в поиск, который ставит тебя в ущербное положение.
Двух пизд тоже может оказаться недостаточно, если вдруг две одновременно закобенятся. Но вероятность этого мала. Самое лучшее было бы поддерживать в состоянии готовности три, четыре, а ещё лучше пять-шесть, но на это требуется слишком много времени, и его вовсе не останется на поиск новых пизд.
Конечно, время можно сэкономить с помощью денег, но их у меня не было в нужном для того количестве.
Все мои перипетии с женщинами сводятся к усилиям добиться того, чтобы они с вожделением раздвигали ноги тогда, когда я этого хочу и не докучали мне собою, когда я хочу быть без них.
Поэтому я смотрел на Карен, как на возможную кандидатку для замены одной из двух, которая мне уже изрядно надоела. Но в течение месяца я так и не удосужился позвонить Карен, поскольку был слишком занят другими женщинами.
Вскоре мои дела с Бобом успешно завершились. Мы договорились сходить вместе в бар и отметить это событие. Я позвонил ему вечером.
— Куда пойдем? — спросил я.
Боб предложил бар, что поблизости от его дома, и сказал:
— Может, Карен присоединится к нам. Мне нужно будет съездить в аэропорт, встретить моего приятеля. А потом я вернусь.
И он обратился к Карен:
— Хочешь составить компанию двум обаятельным мужчинам?
Я не услышал её ответ, но Боб, сказал:
— Она пойдет с нами.
«Что ж, — подумал я, — если в баре ничего не окажется лучше, то можно будет приударить и за Карен».
Я заехал к Бобу. Они уже были готовы и ждали меня. Карен выглядела на этот раз броско — то ли от яркой косметики, то ли от яркости белых зубов, которые она с готовностью обнажала в чарующей многообещающей улыбке. На ней был черный берет, с околышем, обтянутым шелковой черной лентой, которая создавала отчеркивающий голову ободок. Над ним расходился в стороны сам берет, украшавший её неимоверно.
На Бобе был шелковый черный пиджак, который я бестактно принял за женский, на что у него в голосе появились обиженные нотки. Но я быстро исправился, сказав, что под женским я подразумевал, изящность и тонкость работы, с которой он сделан, что якобы редко бывает у мужских пиджаков. Как будто сошло.
Бар оказался длинным и узким, как коридор, и мы уселись у оконного столика, я с Бобом с одной стороны, а Карен — напротив. Полбара было их знакомыми — приветствия, объятия, помахивания руками, улыбочки. Узость бара казалась умышленным архитектурным трюком, чтобы посетители, проходя из одного конца в другой, терлись бы друг о друга. И чем горячее было время, тем больше собиралось народу и тем больше люди терлись друг о друга, накопляя электростатические заряды желания, ждущие только благоприятно расположенного тела, чтобы на него разрядиться.