Соитие (Альманах эротической литературы)

Армалинский Михаил Израилевич

Но вдруг везде возникли лекарядуши, они же инженеры. Вторгшись ранью,они мечту сажали в лагеря,пытали ложью, холодом, моралью.Когда же выплыл реабилитанси сексуальных революций крови,мы пересели в старый тарантаси затряслись по направленью к нови.

* * *

Мне грустно оттого, что вазелин тебенеобходим, поскольку ты шершава.Мой скипетр у тебя в руке, у пальчиков в гурьбе,в

моей руке пизда, как царская держава. Я чувствую себя владыкою чудеспоскольку ты была мужчиною недавно.Но сук отрублен, и чем дальше в лес,тем больше кровь кипит у фифы-Фавна.

* * *

Мне нужна пизда под боком,чтоб задумчиво писать,ходит каждая под Богом,но не все они подстатьтой мечте моей бессмертной,о которой я скулю.Я манкирую беседой,и надежды не сулю, бабе, падкой на словечкиили денежки, увы.Пусть сочатся, словно свечкиот огня моей любви.

* * *

Звоню одной, которой не звонилдней эдак шестьдесят.С ней некто, кто ебёт. И я, Зоил,эссе, как квинтэссенцию досад,строчу. Потом звоню другой пизде— заполнена килой.И я кропаю стих о пустоте,верней, о полой щели половой. Где вы, желанные, влажнещие вмиг?Всю прячетесь меж ног?Не любите, что я к вам напрямик,что стыд и остальное превозмог,Ну, что же, с вами мне не по пути,раз не приводит в Рим,где похоть — это тот же аппетит,что мы не хлебом — зрелищем творим.

* * *

Пока не обесчещёны,не требуют почету.Сопротивлялись женщины,не поддаваясь счету. Всё мало их, сочащихсясквозь пальцы и вообще.Любви учить учащихсяпродажности — вотще.

* * *

Я помню впечатленье первое,когда увидел эту стерву я.Она, с тяжелым подбородком,и с пухлой талией короткой,белела блядскою улыбкой,и представлялась мне голубкой,которой в этой жизни зыбкойбез пестика печально, ступке. И потому она готоваскакать на мне, как та Годива,но эта телом, как корова,и для меня сие не диво.То бабою Ягою в ступеили на курьих ножках в срубе,она пыхтела самоваром,опорожняясь самосвалом.Всю

это было много позже,когда я годик с неё пожил.А до того дрянного временией не хватало только семени,которым я был переполнен,как исполин, который боленлетальной жаждой разрушенья,летевший в бездну размноженья.

* * *

Человек, предельно юный,без надежды на успех,он пускал на женщин слюни,гладя их курчавый мех.Он стареть не собирался,он по-прежнему желал,чтобы в небе оперялсяоблаков девятый вал.Одержимый воздержаньем,всяк противен был ему.Заполнял он звучным ржаньемнедоступное уму.Ошарашенные людиобходили стороной.Ну, а он, пуская слюни,пел привет стране родной, потому что языкастымон был только для страны,где читательские кастыинтеллектом не дурны.Так и жил он, незаметноперекрикнув океан,с бурями аплодисментов.Бурю выдержал стакан.

* * *

Я не спрошу: «За что?»,Но я спрошу: «Зачем?»,когда мой Бог сочтет,что время мне врачейсозвать вокруг себяконсилиумом силы,что с жадностью собакза мясо укусили. Cпрошу: «Какой же смыслв дурных переживаньях,застопоривших мысль,замедливших жеванье?»И мне откроет Бог,не истину, а суть,где я в бараний рогхоть скручен, но не жутьмной овладеет — нет!а радость оттого,что мною мир воспет,звенящий тетивойАмура, что не Бог,а богочеловечек,народы между ногпозором изувечил. Бог оживил менядо самой смерти дальней,и не залил огняв священном храме спальни.

* * *

К любой мне хочется прилипнутьили прильнуть, или прилечь,снять кружевную пелеринус безумных бёдер, с гордых плеч.Как грустно мне, что недоступномне ваших бёдер большинство,что брать вас силою — подсудно,что грех в вас видеть Божество.