блаженство рядом, под рукоюторжествовало над мечтою,гипертрофированной страстью.Я жил на даче, за рекою,и я спускался в сад с террасыи розы поливал мочою.
* * *
Вымучивал слова, что мучили меня,они боялись света, упиралисьв сознание, в язык, в традиции, виняпреграды нравов, что не убирались.Но
я их вытолкнул на обозренье дня,до самых до корней раздетых страстью.и чашу бёдер я не мог испить до днаих расплескал на водяном матрасе.
* * *
Пизда является тупиком,в который я всегда прямиком,но в нём образуется выход в рожденье,и я напяливаю снаряженье,чтобы биться головкой о стенки,но не разбрызгать мозги. Чтоб зенкичерез полгода не пялить на пуп,явно мельчающий под напоромжизни, сервирующей супс мясом и на меня с приборомстол положившей операционный (вот и пришла пора),на коем ты наконец даёшьвыход своей материнской страстииз тупика и горло дерешь,жизнь исторгая из мокрой пасти.
* * *
Оргазм прошел по телу, как гроза,и молнии конвульсий освещалиприроду счастья. И твои глазамоим глазам закрыться запрещали.И влага наша затопляла лесволос дремучих, в тропиках обоих.Когда же рассвело, в глаза полезрастительный рисунок на обоях.
* * *
Закрыв глаза, ебу свою мечту,пока в пизде кончаю близлежащей,с которой я умышленно молчуслова нейдут. Ты просишь их всю чаще,ты думаешь, с тобой я нарочит,поэт, в себе убивший дух Ростана.Но я с мечтой своей красноречив,и её восхищаюсь непрестанно.Ты о мечте сказала, что онане на Земле. — Неправда, их навалом.Я ёб и не одну. Но ни однаво мне своей мечты не узнавала.
Проститутке
Любимая! Столь многими, что тынас перестала различать по лицам,ты на земле супружеской четыпривязана к столбу, как кобылица.Ночами муж отвязывал тебя,и на тебе, а не на старой кляче,по саду райскому скакал, трубяиерихонски, чтобы стены дачиупали
бы и раздавили быт,который не любовь — ведь он до гробапродлится. Вид подброшенных копытна каблуках высоких и утроба,как на ладони, всякому видна,кто, раздобыв монетные бумажки,в обмен получит чудо не вина,не хлеба, а святые вверх тормашки.Одним движеньем обойдя хребет,извергнутый завистливой моралью,ей сырный шлю, цедя слова сквозь марлю,из проститутки пламенный привет.
* * *
Я тогда не верил собственным глазам,а лишь верил собственному хую.Но тебе не помогал его бальзам,а здоровье духа я ведь не страхую.У тебя была прекрасная пизда,с запахом настойчивым, но нежным.И когда приоткрывались все уста,брак мне не казался безутешным.Как бывает сильный и прекрасный духвсунут Богом в немощное тело,так он втиснул чудо между толстых двух,над которым твоё сердце холодело.
Когда я пришел в офис Боба, я с первого взгляда увидел, что он гомосексуалист, чего он не только не скрывал (наверно, потому, что скрыть это было бы трудно), а даже афишировал. Он сразу объявил мне, что он гей. Я же признался, что я лишь обыкновенный мужчина. Несмотря на свою терпимость, я ёжусь, когда вижу двух волосатых и мускулистых мужчин, целующихся взасос. Что-то противоречит во мне этому явлению, будто это фальшивая нота, а у меня идеальный слух. Но я-то знаю, что у меня нет идеального слуха, и поэтому у меня не появляется желания это явление прекратить. Пусть себе целуются, коль им нравится, а я останусь с женщинами.
«Меньше конкуренции», — утешаю я себя от неприятного ощущения.
Мне ещё понятно, когда женственный юноша может привлечь, и влечение это происходит за счет его женственной части. Впрочем, не мне судить, поскольку я здесь мало что понимаю, и осознание этого вновь напомнило о себе, потому что, сказав об их женственной части, я тотчас словил себя на мысли, что ведь и член — чисто мужская часть — играет далеко не последнюю роль во влечении, которое все эти части к себе вызывают у мужчин. Короче, дебри непролазные.
Боб оказался прекрасным адвокатом и провернул мои дела скоро и ладно.
Однажды он предложил обсудить кое-какие бумаги во время ленча. В ресторане, где он заказал столик, его знали по имени все, от метрдотеля до мальчика, убирающего посуду. У меня мелькнула мысль, что люди вокруг, наверно, принимают меня за гомосексуалиста, видя в обществе Боба, облик которого откровенней всякой исповеди. Но на совести у меня было спокойно. Конечно, я в мыслях примерился, как бы это было, окажись мы с ним в постели, но мысль эта завяла на корню.