Сокровища Королевского замка
Шрифт:
И вот от этих золотых лучей поплыли вдруг кристально чистые звуки, нежнейший, исполненный любви женский голос пел:
Если б я солнцем на небе сияла,
Я для тебя бы только и сверкала.
Темно-синее небо на картине Кендзерского светилось многими звездами. Станислав вдруг подумал, что солнце, о котором поется в песне, сочиненной давно умершим Фридериком, – тоже звезда, и сейчас эта песня как бы провожает, а быть может, зовет к себе мальчика-астронома Антека.
«Ах, если б стать мне солнышком на небе!» – пел в тоске голос.
Когда
Этот глубокий, вибрирующий, с приглушенным скрипичным тоном голос почему-то казался Станиславу знакомым. Ему казалось, что он уже не один раз его слышал и только не мог припомнить, где.
Если б я солнцем на небе сияла,
Я для тебя бы только и сверкала,–
звучало доверчивое, трогательное и такое щемящее признание в любви.
Потом снова трель без слов, прозрачная, птичья. Может, именно она напомнила Кшисе о старом профессоре, любителе и знатоке птиц, который не хотел «ни в какой другой стране» искать прибежища и спасения. А вместе с этим воспоминанием в душе ее родилась, казалось бы, невероятная догадка. Она вопросительно посмотрела на Галю. Та сидела бледная, но с каким-то просветленным лицом.
Глава XII
В комнату Антека, двери которой Галя опять прикрыла, проникал негромкий, понемногу затихавший говор. Это слушатели прощались после концерта, забирали пальто, плащи и по двое, по трое выходили; одни – на Козью, другие – на Краковское предместье.
Галя, долго сидевшая молча и неподвижно, вдруг сорвалась с места.
– Я совсем забыла! Вы, наверное, есть хотите! – воскликнула она и выскочила из комнаты.
Вернулась с подносом, полным всякой еды, и тотчас снова исчезла в дальних комнатах. Вслед за ней появилась с очередным подносом, тоже уставленным угощением, панна Дыонизова, которая осталась в комнате Антека, оказывая ребятам знаки внимания.
Они здорово проголодались за день и теперь с волчьим аппетитом набросились на еду. Насытившись немного, Станислав и Стасик невольно удивились непривычному для тех лет обилию предложенного им ужина, к тому же очень вкусно приготовленного и изящно сервированного. Кристина знала, что с тех пор как арестовали профессора и Антека, панна Дыонизова и Марцинка полностью взяли хозяйство в свои руки. Они продавали старинные антикварные вещи, переходившие в семье Миложенцких от поколения к поколению, умело торговались и неизменно заботились о питании «пани профессорши и Галюси», разумеется не забывая при этом себя и кое-кого из гостей. Впрочем, Кшисе казалось, что сегодня панна Дыонизова не просто угощает, а священнодействует, но она объяснила это влиянием музыки.
Неожиданно дверь отворилась, и в комнату вошли еще несколько человек, должно быть, задержались в поисках своих плащей.
Внимание Стасика невольно привлек высокий мужчина в отлично сшитом
Вошедшего в комнату черноглазого, с неестественно светлыми волосами мужчину панна Дыонизова остановила.
– Пан доцент, отведайте, прошу вас! – Она разложила чистую скатерть, поставила прибор. – Вы ведь ночуете у нас сегодня!..
Разговоры и шаги в передней затихли. Дверь отворилась. В дверном проеме появилась худенькая, прямая фигурка в черном. Бабушка.
Как же Кристина боялась этой минуты!
Все вдруг вскочили со своих мест и замерли.
Старая пани Миложенцкая пошевелила бескровными губами. Обвела комнату невидящим взглядом. Глаза ее оживились, когда она взглянула на Стасика, но подошла она не к нему, а к Станиславу.
– Это ты, мальчик… это вы были в Замке вместе с Антеком, когда он гасил пожар? – тихим, каким-то отрешенным голосом спросила бабушка.
– Да, я… И он, Стасик, тоже был. И сегодня. И семнадцатого сентября, когда спасали Замок… Когда Антек… Я тогда познакомился с Антеком…
Пани Миложенцкая снова взглянула на Стасика и теперь не сводила с него глаз. Может быть, он напомнил ей кого-то? Она словно бы не слышала, как Станислав рассказывал о событиях сегодняшнего дня, говорил подробно, рассказывал про себя и про Стасика, словно бы делясь с нею всеми мыслями, надеждами, страхами, свершениями их обоих. Умолк на полуслове, так же неожиданно, как и начал.
– Простите… Я сам не знаю, что говорю. У меня, наверное, температура…
Она не повернула головы, продолжая всматриваться в Стасика. Протянула руку, должно быть желая погладить его, и опустила.
– Панна Дыонизова, – сказала она, – расставьте кресло-кровать. На тахту постелите чистое белье.
Панна Дыонизова в изумлении открыла рот.
Бабушка продолжала:
– Оба останутся здесь. Пан доцент в гостиной. Кшися у Гали.
Она покачнулась, ее словно клонило вниз. Кристина думала, что старая женщина вот-вот упадет, кинулась к ней, но ее опередил Стасик. Пани Миложенцкая, оказывается, всего лишь только нагнулась, хотя и с великим трудом, и достала из-под Антековой тахты ботинки, потом одним движением стащила его висевшую на спинке стула одежду, сгребла все в большой узел, завернула в голубой свитер и сунула в руки Стасика.
– Сейчас будете мыться, – сказала она. – Марцинка нагрела воды для ванны.
И вышла.
Едва за ней закрылась дверь, Стасик бросил на стул врученный ему узел с одеждой.
– Мне пора! – сказал он угрюмо и направился к выходу.
– Стой, сумасшедший! Куда ты? – Станислав сорвался с места, но тут же скорчился от боли: вывих по-прежнему давал о себе знать. – Я бы тоже пошел, но ведь скоро полицейский час!
– Ладно, останусь, – неохотно согласился Стасик. – Но, чур, мне ничего не нужно. Я в порядке.