Сокровища Валькирии. Звездные раны
Шрифт:
— Ты поэт, — сдержанно сказал Олег. — Жалко, проживешь недолго.
Ячменный замер, готовый соврать, увильнуть, скрыть истину, но вдруг передумал.
— Да, нетрудно догадаться… Действительно, я давно пишу стихи, — радостно и восхищенно признался он. — А как сюда приехал — посыпалось, как из рога изобилия. Не знаю, что и откуда берется! Словно кто-то на ухо шепчет строчки… Я потом почитаю! Четыреста тридцать стихов написал за каких-то полгода! И каких!.. Это целый большой сборник! И все в русских традициях поэзии! Не считайте меня за… болтуна, но
— И так же плохо кончишь!
— Возможно, — бездумно пожал плечами начальник партии. — Пушкина убили на дуэли, Есенина убили и потом засунули в петлю. Николая Рубцова вообще задушила женщина… Редко кто перешагнул барьер тридцати семи лет.
— Тебе такие страсти не грозят, — заверил Зимогор. — Ты умрешь вполне современно, банально и очень скоро. Так что и до тридцати трех не дотянешь.
— Не каркайте, Олег Палыч. Мой талант в самом расцвете! И впереди — прекрасное будущее. Так что мне не страшны ни завтрашние разборки с начальством, ни тюрьма.
— А как насчет радиационной болезни? Белокровия?
Ячменный отшатнулся, сверкнул глазами.
— Не надо так шутить. Можно и по роже схлопотать!
— Лучше на дуэль вызови!
— Предупреждаю, Олег Палыч! — он стиснул зубы. — Никому не позволю смеяться!
Зимогор неожиданно пришел в ярость, пнул пакет с ягодой в руках Ячменного.
— Ты же дозу схватил! — заорал он. — Ты схватил смертельную дозу радиации! Ты голыми руками таскал чистый уран!
Тот выронил пакет с костяникой, попятился, но трава, напоминающая плотно растущий бамбук, не давала пройти.
— Когда?.. Почему я дозу?.. Какой уран? Откуда?
— Видел песок? Черный тяжелый песок? Который подняли в последний раз из забоя скважины?
— Нет, не видел!
— Странный ты тип! Ничего он не видит и не слышит!
— Не знаю я никакого песка! — возмутился начальник партии. — Не знаю!
— Как это не знаешь? — наступал Зимогор. — А кто его в бутылку из-под фанты ссыпал? Руками?!
— Я ссыпал! Ну и что? Ссыпал и положил в керновый ящик!
— Это уранит! Или другое радиоактивное вещество, но фон от него, как в реакторе Чернобыля. Такого содержания в природе не бывает! Ты понял?
— Ну, понял… У нас радиометров нет! Как определить? Я же не таракан, не могу видеть радиации!.. Неужели, правда? А я думаю, отчего голова болит? И сухость во рту…
— Сколько было песка?
— Не взвешивал… Килограммов сорок-пятьдесят.
— И весь пропал?
Начальник партии отчего-то стал божиться.
— Весь! До капли! Ни песчинки не осталось! Кто бы знал? Мы думать не думали! Спросите у мужиков!
— При такой концентрации и из такого количества можно сделать ядерную бомбу! Ты это понимаешь? — Олег встряхнул и бросил Ячменного. — Где песок?
— Да откуда я знаю? Керн подменили!
— Врешь! Был радиоактивный песок. Где?
Тот несколько пришел в себя, поднял пакет с ягодами.
— Вот вы и ищите — где… И как, интересно, определили? Что радиация?
— Буровой
— И большая доза?
— Не просто большая… Тысяча пятьсот пятьдесят рентген в час!
— Тогда я был бы уже труп, — уверенно сказал начальник партии, осмотрел руки. — А у меня никаких признаков, все-таки уже пять дней прошло. Только что-то с головой, и подташнивает… Ага, вот почему в партии изъяли радиометры! Даже внимания не обратил, велели сдать… Где можно достать хотя бы дозиметр?
— Сейчас чуть ли не в любом магазине! Но раньше надо было думать.
— Затылок раскалывается… Ноги ватные.
— Но еще соображаешь? — Зимогор притянул его к себе. — Слушай меня. Ячменный. Не знаю, будешь ли ты жить, узнает о тебе мир или нет, но о радиации пока нужно молчать. Ты меня понял? Проверим сначала. И вообще, случилась авария и больше ничего. На почве пьянки!
— А поверят? — тот выглядел бледным, губы подернулись синевой.
— Куда они денутся!.. Эй, что это с тобой?
Начальник партии покачнулся, схватился за Зимогора.
— Слабость… Качает. Что у меня сегодня с головой? Никогда не болела, даже с похмелья…
— Пошли домой! — скомандовал тот. — Не хватало тебя еще на горбу тащить!
Через полтора часа Ячменный уже лежал пластом в своей избушке. Санинструктор из отделения охраны измерил температуру, посмотрел язык, веки — больше ничего не знал. Вроде бы все находилось в норме, кроме бледности лица и трясущихся рук.
— Сухость во рту есть? — спросил он.
— Есть, — просипел больной.
— Постоянная жажда мучает?
— Не то слово…
Санинструктор обернулся к Зимогору, развел руками:
— Если бы в условиях боевых действий, я бы поставил диагноз — влияние на организм проникающей радиации. А если никаких действий, то это похмельный синдром. Нам говорили, первые признаки очень похожи…
Никаких антирадиационных препаратов у него не было, а состояние больного ухудшалось с каждым часом. Следовало бы объявлять тревогу по большому счету, поскольку не известно точно, каково воздействие этого вещества, на каких расстояниях и сколько человек получили облучение. Неизвестно же, какого джинна выпустили из недр земных? Может быть, и сам уже схватил… Однако начальник партии после долгих уговоров все-таки согласился выпить разведенного спирта, и вроде бы ему полегчало, заблестели глаза и чуть порозовели губы, хотя это было обманчивым ощущением.
— Теперь надо костный мозг пересаживать? — спросил он вялым голосом.
— Вероятно, придется… Если поможет.
— Достань из вьючного ящика синюю папку, — вдруг приказал он, изменив обычной своей вежливости. — В самом низу лежит… Прошу, достань!
Зимогор открыл вьючник, нашел там увесистую, плотную папку без надписей-, крест-накрест перетянутую изолентой.
— Здесь все мои стихи, первый экземпляр, — торжественно пояснил он. — Если умру — сдай в издательство, пусть напечатают сборник.