Сокрушитель
Шрифт:
Нет, не будет больше такого дня в Клавкиной жизни! По обыкновению выйдя раньше всех на промысел, она уже приглядела пару легких камушков, когда в соседнем проулке громыхнуло — тюбиков этак на десять, если не на пятнадцать. Изумившись, Клавка двинулась прямиком на звук и была ошеломлена еще одним громовым ударом. Потом навстречу ей вылетел Ромка — с вылупленными глазами и с куваддочкой в руке.
— Клавка! — заорал он. — Хватай тюбики! Халява…
На ее глазах он подскочил
То, что он тронулся окончательно, в доказательствах не нуждалось. Да, но Клавка-то была еще в своем уме! Подхватив подол простынки, она стремглав кинулась в проулок. А навстречу ей танковым клином катились ошалелые надзорки.
Нескончаемый грохот гулял между бледно-золотистых громад, на стеклисто мерцающее покрытие оседали все новые и новые холмы, холмики и пригорки ослепительно белого щебня. Ромка крушил вдохновенно, не задумываясь. Заметив, что вокруг становится черным-черно от надзорок, кидался в скок и, очутившись в противоположном конце лабиринта среди непорушенных глыб, вновь пускал в ход сокрушительную сталь.
Вышедшие к тому времени на утреннюю охоту обитатели опор ошалело озирались. Не в пример правдоискательнице Клавке им было как-то неловко подбирать неизвестно кем заработанные тюбики, но, заслышав ликующие вопли Ромки насчет халявы, они быстро теряли застенчивость и принимались набивать капсулами сетки и пакеты. Вскоре, как этого и следовало ожидать, начались дележ и ругань. Надзорки метались как очумелые.
Ромка же, внезапно прекратив буйствовать, возник в «конуре» и торопливо перекидал в скок все стройматериалы. Потом выбросился на пятачок и остался весьма доволен зрелищем. Ни одного чернильно-глянцевого рыла возле пьедестала он не увидел.
Обливаясь потом, перенес и свалил в седловину сначала мешки, а потом две сетки алых капсул. В последний миг из-за дальней опоры вылетела наконец-то подъевшая все осколки надзорка, но Ромке было уже наплевать — и на нее, и на всю их свору.
Говорят, что самое сложное — это ваять руки. Лицо, говорят, и то проще ваять… Короче, к полудню Ромка почти отчаялся. Поперечные борозды на стыках колец получались у него чуть ли не глубже, чем вертикальные — между пальцами. Да и сами пальцы выходили разной толщины… Подмазывал, заглаживал — и наконец решил не маяться. Потом. Сейчас главное — смыкать помаленьку свод… Обидно будет, если предназначенный хозяевам фиг вдруг возьмет да и провалится сам в себя…
А как там, кстати, поживают вертухаи? Тыльной стороной ладони Ромка смахнул пот с бровей и исподлобья оглядел окрестность. Замер, затем медленно поднял голову и всмотрелся попристальней. Надзорок на пятачке собралось немного, но вели они себя довольно зловеще. Никакой суеты, никаких метаний.
Ромка невесело усмехнулся, замешивая очередной колобок, как вдруг в голову пришло, что отвлекающий маневр с глыбами повторить ему скорее всего не удастся и, стало быть, к пьедесталу его больше не подпустят. Значит… Не вставая с корточек, он покосился снизу вверх на свое уродливое детище… Значит, заканчивать фиг надо прямо сегодня! Ромка стиснул зубы и с удвоенной силой захлопал припудренными ладонями по липкому колобку.
Свод помаленьку смыкался. Суставы на пальцах изваяния, правда, так и не удалось обозначить, да и Бог с ними! Главное — чтобы сразу было ясно, что изображено…
— Ромк! — откуда-то издали грянул голос Василия.
Осторожно уложил последний шмат кольца и лишь тогда обернулся. В проулке виднелись встревоженные лица Пузырка, Сократыча, Лики. Ну и Василия» конечно.
— Чего надо?
— Рома, ну нельзя же так! — отчаянно крикнула Лика. — Ну что ты всех нас считаешь врагами? Давай поговорим…
— Завтра, — бросил он.
— Да никакого завтра не будет! Ты что? Не видишь? Они же тебя караулят!
Ромка выдвинул вперед ногу и бережно возложил левую длань на изваяние. Словно за плечи обнял.
— А чего ты за сто верст кричишь? Подойди — поговорим…
— Да не подойти уже! — заорал Василий. — Надзорка не пускает!
Честно говоря, при этих словах желудок у Ромки провалился куда-то в район почек. А шутки-то и впрямь кончились…
— А ты скоком попробуй! — крикнул он, стараясь не подавать виду, что и сам струхнул. — Возле «конуры» есть скок! Прямо сюда выбрасывает…
— Пробовали! Они уже и у скоков дежурят!
Ромка беспомощно огляделся. Надзорки словно вросли в покрытие черными блестящими валунами. Ждут…
— Рома! — напрягая старческий голос, закричал Сократыч. — Рома, у вас один выход! Даже скорее шанс, чем выход! Сломайте эту вашу скульптуру! Сломайте! И глыбу разбейте! Возможно, тогда они вас не тронут!
Ромка заколебался. Сломать… А может, и вправду сломать? Слепил какую-то уродину, не поймешь: то ли фиг, то ли кулак, то ли вообще Бог знает что! Кривая, приплюснутая… Чего позориться-то? Эту — сломать, а потом подучиться малость — и…
Потом?
Когда потом?
Ромка еще раз оглядел припавших к покрытию над-зорок и медленно облизнул припудренные пылью губы.
— А вот фиг вам… — проговорил он и, спрыгнув в седловину, решительно вытряхнул в выемку предпоследний мешок.
Купол большого пальца, венчающий композицию, Ромка водрузил уже в сумерках. Порошка, как он и опасался, не хватило, и поэтому вместо красивого и гордого навершия пришлось лепить какой-то коротенький, неубедительный бугорок.
Все!
Ромка звонко отряхнул руки, помедлил и сошел вниз, в обезображенную корявыми грязными разводами седловину. На приступочке приостановился. Сердчишко на мгновение зависло. Да не может быть, чтобы с ним — как с Крестом… Никого не трогал, не убивал… Подумаешь там, фиг вылепил!