Соль под кожей. Том третий
Шрифт:
— Я посчитала, — Катерина украдкой протягивает бокал с моим безалкогольным шампанским, — что мы уложимся в два часа.
Пробую «шипучку» на вкус и жмурюсь от его идеальной температуры.
— А потом мы спросим дорогих гостей, не надоели ли им хозяева? — спрашиваю голосом заговорщика.
— Ну, есть одна маленькая хитрость. — Катерина закатывает глаза и тоже переходит на секретный тон. — Валерия Дмитриевна, я взяла на себя смелость и пригласила несколько своих знакомых. В нужное время они просто начнут уходить — и это будет поводом для остальных.
В
— А если не будут — то что? — Я улыбаюсь и делаю еще один микроскопический глоток. — В прессу просочится информация, что беременная безутешная вдова просто не знала, как еще отделаться от гостей, желающих набить животы черной икрой и норвежскими омарами?
Катерина поджимает губы, чтобы спрятать улыбку — в отличие от меня (беременным прощаются все реакции, даже смех на похоронах), она не может позволить себе такую вольность.
К сожалению, не с моим счастьем, чтобы такие идиллии длились дольше пяти минут.
Замечаю в дверном проеме знакомую женскую фигуру и отдаю Катерине свой бокал.
Мария Юлиановна Завольская собственной персоной. И я даже догадываюсь, почему она пришла заранее. Остается только натянуть вежливую улыбку и дождаться, пока она налетит на меня всем своим негодованием.
— Ты прислала мне пригласительный?! — размахивает им прямо у меня перед носом. — Пригласительный на похороны моего единственного сына?!
— Рада, что вы решили им воспользоваться, Мария Юлиановна. Мне бы не хотелось, чтобы на похоронах Андрея не было совсем никого из его родителей. Вы знаете, как он был привязан к семье — его бы это очень расстроило.
— Думаешь, я не знаю, что ты — хорошая актриса? — Она даже не пытается прикрутить тон. Хорошо, что зрителей у этого спектакля будет немного — только обслуживающий персонал, который предусмотрительно переходит в другую половину зала. — Не знаю, как подыгрывала моему мужу у нас с Андреем за спиной?
— А вы с Андреем что-то планировали у него за спиной? — Я делаю круглые глаза, как будто эта мысль только что впервые посетила мою голову и повергла в шок. — Мария Юлиановна, поражаюсь вашей смелости — у Юрия Степановича репутация человека с тяжелым характером, я бы не рискнула оказаться у него на карандаше. Поэтому примите мое искреннее восхищение.
Мать Андрея всегда казалась мне слишком жадной, чтобы воспринимать всерьез ее попытки плести интриги. Она так хотела сразу все и желательно еще вчера, что совершала самые типичные ошибки торопящегося человека — не подстраховывалась, не подчищала хвосты, не успевала состряпать хотя бы мало-мальски приличное алиби на случай, если выйдут на ее след. Поэтому я никогда всерьез не воспринимала ее угрозы, а сейчас тем более не собираюсь реагировать на это уже совершенно беспомощное скрипение зубами.
— Думаешь, ребенок тебя спасет? — Юлиановна подается ко мне, обдавая густым и горьким
То, что она была в курсе об «увлечениях» Андрея, я знала еще до того, как устроилась в офис «ТехноФинанс». Достаточно было просто понаблюдать за ними со стороны, чтобы увидеть «особенную» связь сыном-подкаблучником и мамашей-генеральшей. Думаю, ей было даже на руку знать о его «слабостях» — человеком, которому есть что скрывать, всегда проще манипулировать, особенно когда скрывает он собственную слабость.
— Два года не могли оторвать Андрея от сиськи? — Я продолжаю изображать удивление. — Что ж, это многое объясняет.
Не знаю, на что она рассчитывает. Запугать меня пустыми словами, которые никак не может доказать?
— Мария Юлиановна, пообщаться с вами было как всегда очень интересно. — Я намеренно использую именно это слово. — Но сейчас мне нужно уделить внимание последним приготовлениям, чтобы все прошло гладко — Андрей этого заслуживает. А вам на всякий случай хочу сказать, что у охраны есть список людей, которых я посчитала потенциально опасными. Например, желающими утроить скандал на людях или поглумиться над урной. Ваше имя там тоже есть. Вспомните об этом, если вдруг решите закатить истерику или толкнуть провокационную речь.
Еще год назад меня бы в некоторой степени порадовал вид ее перекошенного от бессильной злобы лица, но сейчас я почти ничего не чувствую. Как будто отогнала от себя тявкающую собачонку.
Основная часть приглашенных начинает сходиться за десять минут до начала.
Я держу нейтральное лицо: еще раз принимаю соболезнования, выслушиваю какие-то длинные пафосные речи от людей, чьи лица мне не очень-то и знакомы, и не забываю сопровождать каждое свое «спасибо» репликой о том, что боль утраты еще долго меня не покинет. Это просто слова, такой же необходимый атрибут сегодняшнего театрального представления, как и траурные бутоньерки.
Угорич тоже приходит, и судя по тому, как старательно Оксана делает вид, что меня в этом пространстве не существует, она снова испугалась и раздумала пытаться упечь его за решетку. Ну и, видимо, жена ее любовника Санина, нашла очень убедительные аргументы, почему муж должен завязать со своим маленьким увлечением и вернуться в семью. Не удивительно — женщина на грани развода либо рвет сразу и быстро, либо включается в бесконечный цикл «метаний», и Оксана с самого начала не производила впечатление женщины, способной на решительные действия. Но ее тяжело винить, когда рядом такой садист и тиран. Странно, что вообще нашла в себе силы принести мне те документы.