Солдат империи
Шрифт:
Тимофей попал в рекруты на два года позже Ивана, но тоже, как участник Кавказской войны, имел право на отставку и к 1 января этого, 1868 года выслужил нужный срок. Отказываться от отставки он не собирался — ждала семья, с которой в последние годы, как наладилась почта, переписку вел постоянно: писал о себе, узнавал новости из дома.
Последнее письмо домой отправил Тимофей из Перми, ответа, правда не ожидал. Своим сообщил, что напишет теперь нескоро. Всего детей у него было трое: старшая дочь семнадцати лет, уже невеста, двоим младшим
В один из дней начала февраля возился Иван при утренних сумерках у печки, когда в избу вошел Домбровский. Поздоровался, скинул тулуп. Солдаты, хотя и удивились такому неожиданному появлению, стоя, как положено, приветствовали офицера и стали ждать, какие будут распоряжения.
Домбровский сообщил, что вчера вечером из Иркутска прибыл капитан, назначенный начальником Якутской местной команды, и теперь, дня через два-три, можно собираться в обратную дорогу — к тому времени он передаст новому начальнику дела и как положено все документы оформит.
Перед отъездом зашли солдаты в Преображенскую церковь, засветили свечи, постояли перед иконами да попросили у святого Николая удачи в дорогу. В тот день священника Дмитрия Васильевича Хитрова в Якутске не было: в Благовещенске-на-Амуре под именем Дионисия 9 февраля 1868 года принимал он сан епископа Якутского. Событие это еще раз подтверждает, насколько важное значение придавалось тогда Якутской области, ее обустройству, заселению и становлению как административного государственного образования.
Накануне отъезда купец Мезенцев, у которого жил Домбровский — а теперь, видимо, надолго поселился новый начальник местной команды, — устроил обед. Сам он вернулся в Якутск всего несколько дней назад, но теперь снова спешно собирался в Томск.
Ивана с Тимофеем угощали в просторной кухне черноглазые скуластые девушки — дочери ямщиков с ближайших станций, вели они у купца хозяйство. Солдаты уплетали за обе щеки рыбные и мясные закуски, не отказались и от белого вина.
Девушки были складные да веселые. Впервые тогда подумалось Ивану, что вот хорошо бы по такому случаю здесь и задержаться, и без особого ущерба для службы.
Однако Домбровский наказал им быть с рассветом готовыми в дорогу и добавил, что купец пожелал ехать с ними. Офицера Мезенцев позвал в кибитку, что подрядил сам, а Иван с Тимофеем должны отправиться второй запряжкой, на всем пути стараясь не отставать.
Уходя, солдаты, как удалось, девок тепло поблагодарили, а потом между собой решили, что купец не зря к ним пристроился: видно, с каким товаром едет или с деньгами немалыми.
Наутро у дома Мезенцева ожидали их уже санные кибитки, в одну поместились Домбровский с Мезенцевым, багажную накладку заполнили их вещами, однако черный саквояж с металлическими полосками у замка поставил купец у себя в ногах.
Офицера пришли проводить капитан и казачий старшина, с солдатами
Проезжали те же станции, что и по прибытии сюда, только в обратном порядке: Покровскую, Синскую, Олекминскую, Бата-майскую... Февральские метели сопровождали путников более тысячи верст.
В марте чуть потеплело, но на засыпанном снегом тракте лошади уставали быстро, иногда едва добирались до очередного поселка.
Все же в апреле, после ранней в том году Пасхи, миновали Братск, не доезжая Ачинска, стали на колеса. Двигаться теперь по размытой таежной дороге стало и вовсе невмоготу и лошадям, и людям.
В Ачинске задержались на неделю, спешить служивым людям вроде было некуда — от Томска предстояло идти по сибирским рекам сплавом, а это становилось возможным лишь с началом навигации. Выяснилось, что Обь, Тобол, Иртыш очищаются ото льда во второй половине апреля, а то ив начале мая.
Остановился купец у своих родственников, офицера устроил там же; солдат определили неподалеку, то ли к какой-то дальней родне купца, то ли к его компаньону. Отъедались да отдыхали всласть, в бане домовой парились.
В середине апреля направились к Томску — рассчитывали добраться до города по весенней распутице недели за две; Сибирский тракт пролегал здесь по болотистым и таежным местам, потому не баловал путешественников.
Ночевать останавливались в придорожных поселках. На четвертый или пятый день, когда в одном из приглянувшихся домов сели к столу, хозяин, угощая проезжих, между прочим говорил: «И раньше тут всякое бывало, а теперь шалить стали без меры, купцов не раз уж прибирали... Говорят, человек с десяток будет, душегубов этих. А за главного у них солдат, что ли, беглый, еще баба с ними... Слыхал, с кистенем ловчей управляется, чем с веретеном».
Иван с Тимофеем переглянулись, но в ответ ничего не сказали, продолжали хлебать горячие щи.
Утором первой двуконной запряжкой двинулись в путь солдаты, за ними на тройке — Домбровский с Мезенцевым.
Часа через три за поворотом дороги увидели сначала лошадь, а затем и телегу, которая стояла поперек пути. Лошадь жевала сено, горкой торчавшее над краем телеги, оглобли были опущены на землю.
Место вокруг глухое, тайга подступает к дороге вплотную, да еще густой подлесок поднимается на сажень. Обе повозки остановились, Иван с Тимофеем молча зарядили ружья и вышли из
своей кибитки. Домбровский последовал за ними, ямщикам велел крепче одерживать лошадей, чтоб не понесли на случай стрельбы.
Тимофей приглядывал за лесом по правой руке, офицер взял под наблюдение участок чуть позади, Иван двигался не спеша кте-леге и не упускал из виду заросли слева.
В телеге, оказалось, лежал на спине мужик, в бороде его застряли несколько сухих травинок, глаза прикрыты — вроде, спит. Однако видно было, как едва заметно подрагивали у него веки, под правой же рукой бородатого усматривался топор.