Солдат империи
Шрифт:
В ответ махнул стражник, что был в плечах не плоше Тимофея, кулаком. Увернулся Тимофей, и сам достал нападавшего под коленку сапогом. Охнул тот и опустился на пол.
Иван, сидевший боком к двери, поднялся, но тут же обхватил его сзади длинный, прижал руки; другой стражник ударил Арефьева в ухо. Звон в голове солдат перетерпел, откинул голову резко назад, но даже до подбородка длинному не достал. Тогда обвис он на руках и обеими ногами в тяжелых сапогах двинул второму обидчику в брюхо. Тот только икнул тяжело и повалился на пол.
Изловчившись,
Тимофей в то время отправил за печку одного из нападавших, еще одного мордой приложил к раскаленной заслонке печи. На том и кончилась свара: стражники остыли и без задержки отправились за дверь, видать, к другому огоньку...
Отряхнувшись и отдышавшись, подсел Иван к столу, аккуратно настругал сало, хлеб порезал на гладком обрезке чисто струганной доски, что лежала на столе. Хозяйке понравился, видно, острый солдатский нож — взяла она его поглядеть поближе.
Посидели, выпили водки. Настюха не отказывалась, пила вровень с гостями, после третьей чарки раскраснелась, скинула платок, но на разговор: из каких мест сюда попала да чем занимается — не отозвалась, молчала все больше.
А затем, то ли в ответ, то ли просто к месту, потихоньку стала выводить слова песни:
В шахте батюшку убило,
Друга порох разорвал.
И осталась я без мила,
Как былинка без воды.
Штегер три рубля дарил мне,
Я с презреньем не взяла.
Мово Ванечку я помню,
Осталась ему верна...
Тут поглядела она на Ивана и пропела:
Как я долго ни грустила,
Все же Ваню позабыла.
Пришел Гриша молодой,
Полюбился мне другой...
...Утром зашел Иван Арефьев в тюремный лазарет, куда раньше удалось пристроить двоих солдат из команды; выяснил, что придется их здесь пока оставить.
Неподалеку собирали в дорогу каторжный этап, и среди стражников увидел Иван вчерашних знакомых. У одного из них из-под края шапки виднелась белая тряпица.
Длинный — а это был он — тоже узнал вчерашнего своего супротивника. Подошел к Арефьеву, протянул неожиданно руку: «Ты на меня обиды не таи, а я на тебя зла не держу... На службу эту собачью тоже не вдруг попал, до того в Брянском полку служил, может слыхал...» «Приходилось», — отвечал Иван. «А с каторжными, — продолжал стражник, — что мужики, что бабы — не вяжись. Этим здесь дом родной, чуть что — на нож или кистень нарвешься. Ну, бывай...» — и пошел к своим.
В первую неделю октября двинулись команды обычным походным порядком в сторону Ачинска. Болотистая местность, труднопроходимые дороги сильно осложняли путь, особенно сейчас, холодной осенью.
Здесь услышали солдаты слово «тайга», воочию увидели непроходимые леса, что стеной тянулись вдоль Сибирского тракта. На сотни, сотни верст вокруг только тайга...
Дней через десять преодолели реку Кия и остановились,
После первой же ночевки не досчитались Антипова и жены солдата Мельникова. Видно, давно уж сговорились они, лишь случай выбирали. Искать беглецов даже и не пытались: кругом тайга, шагнул с дороги — и нет тебя. Только говорили между собой солдаты, что не лето сейчас — пропасть недолго.
Деревенские же, наоборот, когда об этом узнали, удивления не выказали: угадывали, что те либо к бродягам прибьются, либо скит какой найдут, начнут промышлять охотой, а то, глядишь, и купцов на дорогах трясти — такое в этих местах не в диковинку.
Ушел Антипов с ружьем и боевым припасом в тридцать унитарных патронов. Из дома, где ночевал, с собой, кроме вещевого мешка, прихватил хозяйский топор, женщина своего тоже не забыла — словом, изготовились они вполне основательно.
Сам Мельников теперь особо не переживал — или виду не показывал, — сказал что-то вроде того: мол, баба с возу — кобыле легче.
Записали в журнал случай побега, указали при этом, в скольких верстах от Томска это случилось и на какой день пути.
По дороге в Ачинск тайга иногда как бы отступала от тракта, ближе к Чулыму чаще стали открываться степные пространства, здесь холодные осенние ветры задували еще сильнее.
В Ачинск пришли в конце октября. Давно уже дожди, а иногда и мокрый снег провожали команды, не просыхали дорога и солдатские шинели, вязли в грязи сапоги и колеса телег.
Ачинск был тогда уездным городом Енисейской губернии, а жителей имел всего тысяч пять. Здесь оставили до выздоровления еще нескольких заболевших, сдать их пришлось в больницу для переселенцев. Заменить выбывших солдат другим кадром, как предписывалось, в этих краях не представлялось возможным.
В Ачинске команды предстояло подготовить к дальнейшему пути в два эшелона: один из них направлялся в Енисейскую и Иркутскую губернии, а другой — в Якутск. Причем часть первого эшелона для образования новой команды должна остаться в Братске, а другая после Братского острога, до которого еще нужно было пройти более пятисот верст, направится к югу и потом также разделится: три этапа уйдут в Александровск, Балаганск, Верхо-ленск, четвертый же проследует от Александровского завода несколько сот верст к юго-востоку, в Иркутск.
Второй эшелон, числом в двести восемьдесят человек, должен дойти до Усть-Кута для образования двух команд: усть-кутской и якутской.
Расчеты показывали (исходя из новых штатов), что, например, организация команды в Якутске требовала направить в город: сто двадцать строевых нижних чинов, одного фельдфебеля, одного фельдшера, одного цирюльника, одного горниста, одного барабанщика, одиннадцать унтер-офицеров. Их ждал путь протяженностью без малого две тысячи верст. В Якутск же должны были прибыть для прохождения службы и два обер-офицера.