Солдат… не спрашивай!
Шрифт:
– Живой гришь хранцузик? Ай, яй нам таки не надобны. Чичас мы энто поправим! – безаппеляционным тоном уверенного в себе командира, заявил вахмистр и выхватив из правой чушки пистолет наклонился с седла в сторону лежавшего на земле француза. Щелчок взведенного курка, вспышка пороха на полке и пуля прямо в лоб – не промажешь же в упор почти, с двух то метров, а тот и даже и крикнуть не успел напоследок.
Григорий, стоявший рядом с Александром перехватил ружье левой рукой и тороплипо перекрестился. Сам унтер-офицер никак свое состояние не выдал ни словом ни жестом, он уже давно научился сдерживать эмоции. Инциндент полностью исчерпан, надо возвращатся к обозу и выполнять основное возложенное на него поручение. Судя по радостным крикам драгунов за спиной, сапоги с трупа кирасира они все же наконец сняли, может быть агония им невольно в этом помогла. Говорят, что когда
Не все присшествия в том году были столь неприятны, случалось изредка наблюдать и забавные. Как-то раз Иван Федорович Денисов отправлясьт решать какой-то вопрос с местной прусской администрацие прихватил с собой и Александра. Им предстояло попутно приобрести лошадей для обоза и несколько "немецких" телег – "форшпанов" по-местному. В поисках забрались далеко, чуть ли не до самого Кенигсберга и купили наконец в Гумбиене. Вроде бы добрые кони на вид, но в полку их потом знатоки раскритиковали и в хвост и в гриву: частично не немецкие оказались, а украинские лошадки – под стать хохлам, всегда предпочитающим лошадям волов. Не привычные они ни к седлу военному, ни к вьючному, ни к повозке и ленивые впридачу, пришлось обозникам их сначала объезжать и приучать к работе. Одну кобылу из числа лучших сразу забрал себе командир второй роты и дал ей кличку "Агафья Петровна", пояснив немало удивленным сослуживцам-офицерам, что так зовут его любимую тещу.
На обратном пути штабс-капитан поехал другой дорогой, через Юнг-Бунцлау, было такое местечко в то время, сейчас вроде бы название сменили. Только они с Александром въехали в тот убогий городишко, как из под земли набежали гражданские пруссаки, и буквально силом потащили их к ратуше. Там же шум-гам словно битва идет, испуганные чиновники с криками разбегаются во всех направлениях как тараканы, ничего понять нельзя. Пошли к бургомистру – разбиратся, что за хреновина такая творится в госучереждении. Картина маслом: вокруг круглого стола нарезает круги толстый и важный немец, пытаясь убежать от российского подполковника, который его преследует с обнаженной шпагой и если догонит, то как пить дать насадит бургомистра "на этот вертел".
– Herr Officier, sie werden dafur verantworten! – верещит испуганный пруссак.
– Как ты, сукин сын немец, смеешь меня Сибирью стращать, когда меня Александр Павлович в службе держит? А ну стой, а не то я тебя доеду! – а это уже русский старается в свою очередь.
Оба бегуна немолоды, оба "в теле", оба изрядно запыхались поэтому пока успех не сопутствует ни тому ни другому – ничья. С порога штабс-капитан Денисов решил, что "их высокоблагородие" подполковник спятил, на войне не такое уж редкое явление. Ни говоря ни слова он показал Сашке жестами – ты заходи слева, а я буду справа, берем его в захват и вяжем.
Скрутили они вдвоем кое-как они упирающегося подполковника, Денисов вырвал у него шпагу и "буйного" не без труда усадили на стул. Тот сперва брыкался и матерился почем свет, потом вроде остыл немного и успокоился.
– Слышишь ли штабс, он меня Сибирью и в твоих глазах стращает! Я тебя, немца, б…ть такую под караул возьму, как ты смеешь скотина?
Штабс-капитан быстро понял в чем дело и объяснил офицеру, что бургомистр и не думал его "краями отдаленными" пугать, а что он ему квартиру обещал, "sie werden" по-немецки не значит Сибирь, а всего лишь – "вы будете"…
В той поездке Сашке впервые удалось увидеть истинное отношение пруссаков к своим союзникам – русским. Не то что бы горячая "любовь" в ту пору между ними была, до "русский с пруссаком братья навек" определенно не дотягивало. Пожалуй стоит вставить в текст повествования цитату одного из очевидцев тех дней.
"В Кёнигсберге состоял в то время один жандармский офицер пруссак по имени Танкред von чего-то, который был знаком с моей хозяйкой. Однажды, зазвав его к себе, я просил его пригласить его товарищей и употчевал их до такой степени, что они без проводников не могли домой идти. Странно покажется, что я послал за незнакомыми офицерами, чтобы вместе вечер провести, но такое обращение водилось между пруссаками и русскими офицерами: встречаясь с незнакомым на улице, пруссак жал русскому руку и называл его "mein bester Camrad" или "Herr Camrad". Наши солдаты также дружно жили с прусскими. Наша гвардия во всю кампанию стояла попеременно в карауле у государя с королевской гвардией и, по смене, солдаты обеих наций пожимали друг другу руки. Прусские
В принципе все так и было, Александр готов подтвердить под присягой, за исключением разве что "женщины хороши" – на трезвую голову такое не не скажешь, а пьяному все равно. Может быть тот очевидец все же имел ввиду не прекрасный пол, а лошадей – те в Пруссии действительно прекрасные в отличие от немок.
что еще тогда примечательного было до сражения Фридландом? Ну конечно же разведки и рекогносцировки, бессмысленные, беспощадные и часто – совершенно бесполезные. Сколько народу тогда положили на них зря! Штабные требуют посылать каждый раз не менее роты, да еще и придают обязательно кавалерию. И дотошно проверяют, контролируют, не обманули "армейцы" их, туда ли пошли назначенные "на заклание" части.
Не минула сия чаша и 13-егерский полк, пришлось не раз и ему "прогуляться", чуть ли не в ближний тыл к супостатам. Ходили они открыто и днем, так тогда и было принято, никакой маскировки, так тогда было и принято – прямо походной колонной.
Тащится рота куда-то, где видимо на штабных картах существует "белое пятно", а позади кавалерия гарцует и задирает "махру" – примерно две дюжины казаков, улан или драгун, кого уж навяжут в очередной раз "сверху" для компании. Осталось только полубатарею добавить и будет отряд из трех родов войск. Такая своеобразная маленькая "армия" просто физически не может скрытно передвигаться, слишком много людей, да еще и лошади с ними, и тогда столкновение с противником, расставившим везде свои пикеты и посты, становится вопросом времени. Денисов еще пошутил, что им только не хватает для комплекта оркестра, чтоб подлый вражина за версту заранее слышал, как идут по его душу доблестные разведчики. А вот дальше, при встрече с первыми же французами начинается цирк…
– Стой мерзавцы!!! Стрелять велю! Сашка пали в них, чего смотришь! – кричит вытаращив глаза от удивления поручик Яковлев, не ожидавший от драгун такого "неспортивного поведения".
Поздно уже, наша славная кавалерия в полном составе рванула что есть мочи прочь, оставив пехоту расплачиваться по долгам. Как несутся, наверное, рекорд скорости уже побили давно, какое тут "пали" и прицелится не успеешь, как они уже за версту отбегут.
Дело дрянь по всем признакам, первую роту посланную в полном состав в рекогносцировку зажали сразу два вражеских батальона, штабной деятель с ними не пошел остался в полку, видать не "царское" это дело – такие экстремальные прогулки в ближний тыл к противнику, а приданная "для связи" кавалерия смылась. Но в тот день им улыбнулась удача, случайно рядом оказались брошенные врагом недостроенные шанцы. Засели егеря за укреплениями и смогли там отстреливаясь продержаться до темноты, а ночью ударили в штыки и сумели прорвался к спасительному лесу. Будь у супостатов хоть одна единственная пушка, скорее всего боевой путь Александра тут бы и закончился – снесли бы их французы вместе с хлипкой "крепостью". Потеряли они тогда целых 26-ть человек, много – больше чем при штурме люнета, есть правда надежда, что может быть, кто-то из нижних чинов просто отстал в ходе ночного отступления, когда в темноте уходили по лесам и оврагам от преследования или попал в плен.
Через пару-тройку дней история повторилась, опять прибыл полковник из штаба и опять первую роту погнали на убой, именуемый для приличия рекогносцировкой. Правда, в этот раз события развивались немного по-другому. В этот раз французы их блокировали в большом помещичьем фольварке, где егеря надеялись там немного передохнуть, и что греха таить, собирались чем-нибудь съедобным заодно поживиться.
Вопреки ожиданию, приданная роте кавалерия на сей раз не сбежала прочь, гусарский офицер, показавший Александру знакомым, картинно провозгласил: "Гусары своих не бросают!", и приказал своим бойцам спешится и вести огонь по противнику вместе с егерями.