Солдаты
Шрифт:
опередили колхозники: они вели ссутулившегося рыжебородого человека по
направлению к сельсовету, над которым ужe трепетал красный флаг, а в окнах
приветливо светились огоньки.
– - Добро, -- совсем как полковник Демин, сказал Сенька. Он с презрением
взглянул на кулака, моргнул Каримову и пошел обратно.
После сытного ужина, организованного Пинчуком, от которого не
отказалась и хозяйка дома, разведчики легли отдыхать. Не спали только
Забаров и Шахаев.
разговорились. Обсудив происшествие с кулаком, заговорили о людях своей
роты, о том большом пути, который лежал позади них и который еще предстоит
пройти в будущем. Огонек под стеклом тихо колебался, дрожал. Шахаев
сосредоточенно смотрел на него своими черными, чуть косящими глазами и тихо,
ровно, раздумчиво говорил:
– - Да вот взять хотя бы Ванина. Помните, каким он пришел в роту?.. Ведь
отправлять хотели парня. А посмотрите на него сейчас! Разве согласились бы
вы отдать его кому-нибудь сейчас?.. Конечно нет. Ну, а о Пинчуке и говорить
не приходится.
– - Да, эти не подведут, -- согласился Забаров.
– - А ведь какие они все разные!
– - размышлял Шахаев.
– - И какие все
честные! Вы знаете, я иногда думаю, что мы еще хорошенько не знаем, какие
силы скрывает в себе наш человек. Вот Наташа -- хрупкая, как будто слабая...
А какое у нее большое сердце! Как строго судит она свои поступки...
Они говорили о каждом -- о Сеньке, о Пинчуке, Наташе, обо всех
разведчиках. Не говорили только о себе. Но они видели свой труд в людях
роты, и это бесконечно радовало обоих.
Не заметили, как прошла ночь. В окно расплылось бледное пятно. Оно все
более светлело. А они говорили и говорили...
5
Как-то сразу подкралась весна. Март начался с буйной оттепели. В один
день обнажились брустверы траншей, зачернели, закурились паром насыпи на
блиндажах. С ометов и копен, на которых обычно укрывались наши наблюдатели,
сползали подтаявшие белые шапки. По полю, испятнанному воронками от снарядов
и мин, изборожденному танковыми гусеницами, бродили важные грачи. Напуганные
их голодным криком, из своих снежных, подтаявших на дне ям, толстобрюхие,
выскакивали зайчихи и глубоко проваливались. В посиневшем небе звенели
жаворонки. Зарумянилась вербовая лоза у прудов. Неудержимые соки
пробуждавшейся земли рвались в почки -- и почки набухали. Над уцелевшими
скворечнями рассыпались трелью скворцы. Весело щебетали ожившие воробушки.
Возле плетней и мякинных завалинок, там, где припекало ласковое солнышко,
сбивались
деловито осматривая местность, на которой вскорости их многочисленные семьи
развернут свою кипучую деятельность; сорока сидела на колу и воровски косила
глаз на сарай, где кудахтала курица; на пригретых местах робко показали свои
бледно-зеленые жальца ранние травы, но эти явно поспешили, -- ночные
заморозки убивали их насмерть. Зима не собиралась так рано отдавать свои
права. Ночью она сердито схватывала землю, прекращала течение робких
ручейков. С соломенных крыш до самой земли свисали прозрачно-коричневые
рубчатые сосульки. С восходом солнца они отваливались, со звоном рассыпались
в мельчайшие кристаллики. Дули резкие, но теплые ветры. Зима боролась только
до обеда, а потом отступала. А в один день она сдала как-то сразу, по
оврагам и овражкам забурлили сначала прозрачные, а потом желтые потоки
вешней воды -- обильные слезы умирающей зимы.
Это было в те дни, когда войска Второго Украинского фронта,
разделавшись с корсунь-шевченковской группировкой врага, возобновили свое
наступление на юго-запад.
Далеко позади остались вволю попившие крови, черные, изуродованные
корсунские поля, где завершилась величайшая битва за Днепр. Со смуглых лиц
солдат еще не исчезла пороховая гарь жестокого сражения, а они уже спешили
вперед, на запад, к границе. В истрепанных шинелях и ватниках, с
потрескавшимися губами, почерневшие, потерявшие немало своих товарищей,
бойцы сурово переговаривались между собой на фронтовых дорогах:
– - Весна... Ловко мы, товарищи!
– - Да. Прямо к посевной.
– - Еще бы, -- говорил один из усачей.
– - Эх, походить бы теперь по
борозде да понюхать матушку-землицу!..
– - Мало ты нанюхался ее в окопах!..
– - То совсем другое дело...
– - Наверное, сейчас до самой границы будем гнать...
Близость границы волновала всех: думали о скором освобождении всей
родной земли, о возможном даже переходе государственных рубежей. Об этом
спорили, это обсуждали.
– - А мне сдается, дальше границы не пойдем, -- заявил один солдат и тут
же попытался это политически обосновать: -- Нам чужой земли не нужно...
Другие -- и таких было большинство -- думали иначе и резко возражали:
– - Скажет же -- не пойдем дальше! А Гитлер соберет свои войска
где-нибудь в Румынии или в Венгрии, оправится да как опять даванет на нас!..
Нет уж, дружище, гнать мы его будем аж до самого до Берлина. Так-то оно