Солдаты
Шрифт:
блиндажах не умолкали зуммеры. Телефонисты не отрывали трубок от уха. Люди
забыли об отдыхе. Политотдел дивизии опустел, -- его работники отправились в
полки, батальоны и роты. Общее напряжение передалось и солдатам. Пехотинцы
снова и снова протирали и без того чистые винтовки и пулеметы, пересчитывали
в нишах патроны, старшины проверяли в солдатских вещевых мешках НЗ,
артиллеристы неотступно находились у своих орудий; танкисты опробовали
моторы
установок брезентовые покрывала; по многочисленным извилинам траншей и
окопов, из отверстий дзотов и блиндажей тек сдерживаемый солдатский говорок:
– - Карасев, табачком запасся?
– - Есть малость. Да будет ли время для курева?
– - Иван, смотри не отходи от пулемета!
– - Что я -- дурной?
– - Ануфриев, ты еще, кажется, не спал в эту ночь. Шел бы вздремнул...
– - Какой тут, к черту, сон! Того и гляди -- заденет...
– - Хлопцы, а меня чуть было наш танк не придавил...
– - А ты смотри -- глаза-то есть у тебя!
– - Углядишь за ними. Отовсюду ползут.
В ночь на 4 июля полковник Павлов инструктировал
офицеров-артиллеристов:
– - Контрартподготовку будем проводить так, -- пожилой, сухощавый,
седовласый, он говорил, все время встряхивая контуженым плечом. Сообщив о
часе начала контрартподготовки, он продолжал сухим спокойным голосом: -- Для
фашистов она явится полнейшей и весьма неприятнейшей неожиданностью. Это
раз. Наступательная возможность неприятеля пострадает еще до начала атаки. И
наконец, немцы лишатся такого серьезного оружия, как элемент внезапности...
Комдив приказывал по телефону:
– - Проверьте еще раз связь, и чтобы все были на своих местах!.. Ни
одного солдата не снимать с обороны. Командирам полков без моего разрешения
не покидать наблюдательных пунктов!
Не ведали фашисты, что их планы внезапного и решительного нападения
были уже известны советскому командованию. Телеграмма из Ставки побудила
левый берег тоже приготовиться к бою, чутко прислушиваясь к скрытой жизни за
Донцом. В ночь на 5 июля по всем земляным норам нашего переднего края среди
бойцов находились политработники, -- с ними спокойнее и увереннее
чувствовали себя солдаты; разведчики расползлись по всем направлениям,
растаяли во тьме, и ни одно движение неприятеля не оставалось не замеченным
ими; уже подкатили на своих быстрых машинах к наблюдательным пунктам
командующие армий и фронтов.
Гигантский лук, вошедший в историю под названием Курской дуги, натянул
тетиву, чтобы пустить в неприятеля смертельную стрелу.
А перед
окопы и тускло посвечивающими плоскими касками, офицеры лающими, отрывистыми
голосами зачитывали приказ Гитлера:
"Германская армия переходит к генеральному наступлению на Восточном
фронте... Удар, который нанесут немецкие войска, должен быть решающим и
послужит поворотным пунктом в ходе войны... Это -- последнее сражение за
победу Германии".
Потея под пузатыми рыжими ранцами, солдаты вполголоса отвечали:
– - Хайль Гитлер!..
А ночь ползла к ним огромной черной кошкой. Она была тиха и вкрадчива,
эта ночь перед кровавым сражением.
Ровно в четыре часа утра началось. После долгой, мучительной и страшной
для фронтовиков тишины где-то прошумела "катюша". В ту же секунду из тысячи
стволов ударили наши пушки. За Донцом сразу потемнело. Это советские снаряды
всех калибров обрушились на огневые позиции вражеских артиллеристов и
минометчиков. Снаряды рвались также на переднем крае неприятеля, где
скопились для наступления немецкие войска. Потом заговорила немецкая
артиллерия, слившись с ревом наших орудий в один оглушающий, потрясающий
землю и воздух гул. Казалось, разверзлось небо и обрушило на землю море огня
и металла. И земля задрожала, забилась в буйном припадке.
Когда немцы начали свою артподготовку, старший лейтенант Гунько
находился в нескольких метрах впереди своих противотанковых орудий. Не
добежав до своего окопа, он был опрокинут страшной силой взрывной волны.
Едва он успел подняться, как неподалеку от него второй снаряд с оглушающим
звоном встряхнул окутанную дымом и пылью землю. Старший лейтенант упал
второй раз и тут же вскочил на ноги, несколько удивленный тем, что остался
живым. В воздухе, как огромные шмели, нудно стонали и пели осколки. Добежав
до окопа, Гунько упал в него, придавив собой телефониста. Тот сидел,
прислонившись к земляной стене и закрыв голову руками, словно желая защитить
ее от вражеских осколков. Старший лейтенант схватил трубку и закричал в нее,
но тут же сообразил, что провод порван.
– - Сорокин!.. Сорокин!.. Сорокин, черт тебя побери!.. -- кричал он
телефонисту и с досады резко тряхнул его за плечо. Солдат тихо сполз на дно
окопа, все еще закрывая голову руками. Гунько только сейчас заметил между
пальцами бойца кровь и понял, что телефонист убит.
Около часа уже длилась немецкая артподготовка. Вскоре Гунько заметил,