Солнца трех миров

Соколов Юрий Юрьевич

– Залежи урана здесь невелики, бедны, и боеголовки выходили слишком дорогими, - говорил Мартинес.
– А вот химическое и бактериологическое оружие державы использовали друг против друга без ограничений. Кроме тех, что налагались целесообразностью: из-за местной специфики то и другое было не слишком эффективно. Три четверти населения проживало в небольших укрепленных поселках, рассредоточенных на огромных пространствах, или несло вахту на различных военных и промышленных объектах. Каждый город представлял собой автономную систему, состоящую из множества таких же подсистем. Защита от химатак была на высоте, распространение эпидемий блокировалось самыми жесткими методами.

В южном районе города крыши всех зданий и все подходящие поверхности стен оказались облицованы солнечными

батареями, а дороги имели аккумулирующее покрытие. На Рорбести давно наметился переход на солнечную энергию, пояснил Мартинес. Но модернизировать старые города, вроде этого, оказалось непростой задачей, и работы велись поэтапно.

– Инга говорила, что на планете есть что-то вроде Интернета, - вспомнил я.
– Как рептилоидам удалось организовать свободное информационное пространство в условиях постоянной вражды?

– Здешний Интернет возник и развился в демилитаризованной зоне, созданной Рориконом и Дагбестом на случай взаимоуничтожения, - ответил Мартинес.
– Она занимала без малого шестую часть поверхности Рорбести вокруг южного полюса. Там селились вышедшие на покой ветераны обоих держав, а также военнослужащие, списанные вчистую по ранениям. Они вполне мирно уживались друг с другом - рептилоидам были чужды как пренебрежение к врагу, так и его демонизация; скорее, среди них царил рыцарский дух. Ветераны активно общались в своей локальной сети, переигрывали на компьютерах былые сражения и имели свою независимую экономику. Кроме того, демилитаризованная зона с ее населением выступала в качестве гаранта милосердия: военнослужащие, допустившие неоправданную жестокость по отношению к противнику, особенно раненым и пленным, могли попасть туда разве что в качестве подсудимых. И попадали, - а приговоры Высшего суда ветеранов разнообразием не отличались. Или оправдание, или расстрел, или отправка дела на доследование, - после чего или оправдание, или расстрел. Чтобы избежать обвинений в предвзятости или игре в чью-то пользу, ветераны передавали записи разбирательств главштабам Рорикона и Дагбеста. Однако этого оказалось недостаточно: в войсках постоянно бродили слухи, что того или другого осудили неправильно. В итоге ветераны стали выкладывать материалы в открытый доступ в сеть зоны, а обеим державам пришлось создать связанные с ней собственные «гражданские» сети поверх уже существующих военных, чтобы каждый мог лично убедиться в справедливости приговоров. Таково было начало - потом глобальная сеть развивалась сама. Переигрывание старых боев, например, - это ведь такое увлекательное занятие! Однако по-настоящему свободным Интернет рептилоидов никогда не был - разве что его сегмент в демилитаризованной зоне. Рорикон и Дагбест свои сегменты жестко контролировали, и все действия военнослужащих в информационном пространстве отслеживались.

На ночлег Мартинес разместил нас в реабилитационном центре для инвалидов войны.

– Здесь самые комфортные условия, - сказал он.
– Самая удобная мебель, самые просторные душевые. Все мумии отсюда я давно убрал, так что располагайтесь.

– А вы?
– спросила Даша, видя, что Мартинес не собирается с нами оставаться.

– А я сплю на крыше, на свежем воздухе. Всегда, когда не идет дождь. Но вам-то, думаю, хватило ночевок под открытым небом еще на Гилее?

– На ближайшее время - пожалуй, да, - согласился я.

– Не сказала бы, что здесь воздух свежий, - заметила Машка.

– Действительно, атмосфера сильно загрязнена, - ответил Мартинес, когда Эпштейн ему это перевел.
– Но я большую часть времени провожу под землей - именно внизу в городе сосредоточено все самое интересное и важное. Так что засыпать глядя на звезды - для меня удовольствие.

– А это не опасно?
– спросила Даша.

– Забраться снаружи на крышу не так просто, но это не имеет значения. Ящеры в город не заходят - для них здесь нет еды. Других крупных хищников на планете мало, и все они обитают в основном в саваннах, дальше к северу. Скаты, как вы их назвали, над городом не летают. Они активны только сразу после сильных дождей, когда в заполняющихся водой сухих озерах и больших лужах бурно разрастается мягкая болотная зелень. Скаты

едят ее, в их пищеварительной системе начинаются процессы брожения, после чего существа раздуваются и взлетают, высматривая добычу. Такой вот необычный способ охоты с воздуха, но на земле скаты неповоротливы. Их хватает лишь на то, чтобы доползти до ближайшей лужи или найти подходящее место и зарыться в песок. Город с его бетонными дорогами и крышами для них смерти подобен. Здесь им никогда не взлететь, и выбраться отсюда ползком они не смогут тоже. Когда снова будете в пустыне, имейте это в виду. Выбирайте место для лагеря вдали от воды, посреди больших каменистых пустошей - ни один скат туда не спикирует.

Сообщив нам эту приятную новость, Мартинес ушел.

– Ну что, останемся еще на денек?
– с сомнением спросил Лысый.

– А смысл?
– спросила в ответ Инга.
– Вряд ли мы узнаем что-то интересное и полезное сверх того, что уже рассказал Хосе.

– Значит, наутро уходим, - заключил я.
– Предлагаю прошвырнуться по следам рептилоидов. Они ушли через западные ворота - это нам по пути.

Никто возражать не стал. Действительно - ничего нового в городе мы ни узнать, ни увидеть еще за день или за два не могли. И, наверно, не я один заметил, что чем дальше, тем больше сквозь вежливость и гостеприимство Мартинеса проглядывает тщательно скрываемое, но несомненное, твердое как броня недружелюбие.

К завтраку в столовую реабилитационного центра испанец пришел с двумя офицерскими планшетами и пачкой бумаги, похожей на листы тончайшего пластика.

– Здесь все, что я успел узнать о Рорбести, - сказал он.
– То есть все самое важное. Плюс составленный мной примитивный самоучитель по языку рори. Он далеко не завершен, потому что идея самоучителя пришла мне только год назад. Однако для перевода простых текстов он годится. Планшеты хорошие, противоударные, пылеводонепроницаемые, чуть ли не пуленепробиваемые. Подзаряжаются хоть от автомобильных аккумуляторов, хоть от накопителей комбезов. Но для надежности я вам еще все распечатал.

– Интересная бумага, - сказал я.

– Несгораемая, - улыбнулся Мартинес.
– Единственный недостаток - очень плохо мнется. Так что в гигиенических целях ее не используешь.

– Тут и настоящую туалетную так не используешь, - проворчал Лысый.
– Наждачкой подтираться, наверно, приятнее. Может, для закаленных военных задниц местных она и подходила, но для людей не годится. Разве что пленных пытать.

После завтрака Мартинес проводил нас к воротам, за которыми мы оставили технику. С Ингой они распрощались быстро и без видимых сожалений. Никаких эмоций, не то что при встрече.

– Надеюсь, ты вернешься, - только и сказал он.
– Я буду ждать. И других наших тоже.

– Посмотрим, - ответила она.

Мне за глаза хватило моих скромных знаний английского, чтобы понять их без перевода.

Глава 15

Добравшись по объездной дороге до западных ворот, мы выехали на широкое шоссе. Через несколько километров оно плавно сворачивало к северу. Когда-то ушедшие из города рептилоиды свернули здесь с него и углубились в пустыню, следуя параллельно друг другу тремя походными колоннами. Колонны эти были настолько велики, что даже ветер и дожди не смогли полностью уничтожить их следы.

– Сколько же здесь прошло народу?
– изумился Лысый.

– Все население города, - сказала Даша.
– Удивляюсь я этому Мартинесу. Столько тут сидит - и не проехал, не посмотрел?..

– По кабинам, - скомандовал я.
– Если не хотите стать похожи на Мартинеса.

Мы ехали по следам центральной колонны больше трех часов со средней скоростью пятнадцать километров. Рептилоиды не ломали строй, не останавливались и не сворачивали в стороны. Через пятьдесят километров правая, а потом и левая колонны вышли на след центральной - дальше они двигались друг за другом. Мое воображение уже рисовало бесчисленные груды костей в конце протоптанной в пустыне дороги, когда она внезапно пропала. Просто исчезла. Ее как ножом отрезало.