Солнце и сталь
Шрифт:
Питая Гаданфара самудийцы питали и Нэтока, который, несмотря на расстояния, мог брать, выкачивать божественную силу из тела неумирающего.
Чем больше стрел и копий летели в Нэтока, тем больше крови требовал Гаданфар.
Обычно приговоренные к такой смерти страдали от трех, до семи дней. Такой герой как пришелец с Севера может продержаться лунный цикл, если поить его и врачевать некоторые раны.
А боль и гнев, которые будут терзать его во время долгой казни тоже станут питать Гаданфара!
Но - этому не бывать.
Тариф
Самудийцы воевали на севере и на юге, и аура злого, омрачненного места защищала Хастуршад лучше всякой армии. Весь гарнизон крепости насчитывал пять дюжин человек. Так же здесь жили дюжина жрецов и около сотни рабов.
Самудийцы, ушедшие служить мертвым царям в Хастуршад оставляли все мирское за стенами древнего города. Им не требовалось ни изысканной пищи, ни общества женщин, ни вина, ни мягких постелей.
Их жизнь была полным аскезы и испытаний служением. Служение было их жизнью.
Тариф ощутил острый укол совести. Сейчас он предаст все, чему служил. Предаст своих товарищей, своих учеников и своих братьев по вере.
Но что делать, если они оказались слабы и пошли за лжепророком?
Если они настолько глупы, что не понимают - тот, кому нужна мумия Гаданфара, что бы просто не умирать, не может быть истинным воплощением Несущего Хаос?
Отступники должны быть наказаны за свои заблуждения.
И карающим мечом послужит этот чужак, молящийся Солнцу.
Что ж, значит, так было предначертано.
Пленника стерегли двое.
Они доверяли Тарифу. Одного из них он подобрал у тела умершей матери и отдал на воспитание жрецам. Второй вместе с Тарифом ходил в походы на оскверняющих богов, нечестивых маджудж.
Убить их было просто. Тариф ударил ветерана кинжалом в шею, когда заключил его в братские объятия. Новобранец промедлил лишь миг, миг, который стоил ему жизни. На миг он застыл с выражением крайнего изумления в глазах и лишь потом схватился за меч.
За это мгновение старый Тариф вонзил меч в живот юноши, которого некогда младенцем спас. Чужеземец сидел на глинобитном полу своей камеры. На его руках и ногах не было железа. Он просто излучал собой силу и гнев. Он не подал виду, что услышал разыгравшуюся у него за спиной схватку. Он смотрел на доставшийся ему крошечный кусок неба в зарешеченном окне, столь маленьком, что сквозь него едва ли пролез хотя бы кулак солнцепоклонника. Настоящий дракон - подумал Тариф.
– Ты пойдешь со мной, чужак.
– сказал старый самудиец на языке страны Аль-Имад.
– Это какие-то тонкие игры? Дать мне надежду, а потом отнять ее?
– Я убил своих товарищей ради тебя.
– Зачем я тебе?
– чужестранец поднялся с пола. Он был насторожен, но ему хотелось верить Тарифу.
– Помоги мне свергнуть лжепророка. Ты ведь за этим шел в Пустошь?
– Да. Но зачем это тебе? Ты самудиец, а самудийцы -
– Я ничей пес. Мой царь мертв и его убил Нэток. Нэток не подлинный пророк Хаоса.
Тариф открыл решетку, за которой томился северянин и протянул ему оружие. Меч и молот. Гигант выбрал меч, а молот заткнул за пояс.
– Он пригодится тебе, этот молот.
– Для чего?
– Ты сильный человек, солнцепоклонник. Ты разобьешь камень, и убьешь того, кто должен быть мертв уже пять веков.
– И Нэток умрет? Или Нэток лишится своей силы?
– глаза северянина вспыхнули.
– Ни то, ни другое. Нэток станет смертным. Его можно будет убить мечом, копьем, ядом.
– Я пойду с тобой. Но если это ловушка...
– Я пойду впереди тебя. Если это ловушка, твой меч всегда найдет мою шею.
Северянин кивнул.
– Веди меня, самудиец.
– Мое имя Тариф.
– Я Конрад.
Они не стали обмениваться рукопожатием - вражда между самудийцами и солнцепоклонниками оставалась между ними, три сотни лет обоюдной ненависти. Но у них был общий враг.
– Убиваем всех, кто постарается нам помешать. Когда мы достигнем гробницы - если достигнем, ты разобьешь крышку саркофага. Потом отруби тому, кто в нем лежит, голову и вырви сердце. Его зовут Гаданфар, он был царем. Окажи ему последнюю милость, отними у него остатки жизни, что бы он мог влиться в хор среди звезд.
– Я сделаю, как ты говоришь.
Они встретили только троих и убили их. Это было легко - ни один самудиец не ждал предательства от старейшего и благочестивейшего из воинов Хастуршада.
Конрад отчего-то думал, что гробница Гаданфара расположена под землей, но саркофаг лежал в просторном зале храма, такого огромного, что мог бы вместить небольшую армию. Крыша храма покоилась на колоннах, похожих на застывшие пылевые вихри. В нишах скалились статуи вида столь жуткого, что даже прошедшему Пустошь Конраду де Феру было не по себе на них смотреть.
Ступени, по которым взбежали они с Тарифом, были стесаны временем и миллионами ног, что ступали по ним долгие века. Свет проникал в храм через разбитые окна. Некогда в них были витражи из хрусталя и цветного стекла. Место это дышало злой мощью и тягостью запустения и забвения.
Войдя внутрь, Конрад увидел саркофаг, удививший его тонкой работой, и уродливое ложе, на котором ему суждено было лежать, если бы не Тариф.
Храм никто дополнительно не стерег.
Внезапно в нише зашевелилось нечто, что Конрад сначала принял за ворох тряпья. Но это было не тряпье, а человек в рубище, сгорбленный, грязный, с глазами, затянутыми бельмами. От него невыносимо смердело, длинные волосы его, заплетенные некогда в косы, тянулись за человеком по пыльному полу, подобные змеям. Таков был облик жреца, одного из тех, кто всецело отдал себя богам и жил в храме, усмиряя и разрушая свою бренную плоть.