Солнце и сталь
Шрифт:
Конрад не знал, но Тариф хорошо знал, что жрецы льют на себя кровь приносимых в жертву и никогда не смывают ее. Приносить жертвы - великая честь, а жертвенная кровь, что открывает врата между мирами - священна. Только тот, кто готов жить в этой крови постоянно, были избираемы для служения.
Мерзкая человекоподобная тварь, в которую за годы бдений и испытаний превратился жрец, открыла беззубый рот, вопль готов был сорваться с изъязвленных губ, но меч Конрада взмыл в воздух, раскраивая череп служителя Богов.
Тариф застонал, будто от боли.
– Теперь - Гаданфар.
Конрад
С первого удара по хрустальной плите пошла тонкая сеть трещин. От второго удара в стороны полетели осколки. Под третьим ударом плита раскололась, осыпавшись сияющим крошевом, похожим на свежий снег.
Конрад увидел того, кто лежал внутри.
Рост Гаданфара был не меньше семи футов. Сейчас неумирающий высох, но видно было, что при жизни он был могучим человеком. Зубы в раскрытом рту были подобны львиным. Конрад еще обратил внимание на странно светлые волосы и бороду гиганта, но сейчас происхождение древнего царя было последним, что его интересовало.
Заскрипели древние, иссохшие мышцы.
Гаданфар попробовал сесть.
Тяжелый меч Конрада вновь взвился в воздух, раздался треск раздираемых мышц и ломаемых костей, и голова покатилась по полу.
Крови не было.
Конрад вспорол иссохший живот великана, запустив руку в рану нащупал сердце и вырвал его. Сердце это не билось, но странным образом в нем чувствовалась жизнь.
Конрад бросил сердце царя, что был подобен сотне львов, на грязный пол, и рассек его одним ударом меча.
Зловещая полужизнь, тлевшая в глазах отрубленной головы, погасла.
Конрад резко развернулся.
В воротах храма стояли воины-самудийцы с закутанными лицами. Их было не меньше дюжины. За спиной воинов виднелись жрецы, выглядевшие больше, чем потрясенными.
Конрад молча шагнул им навстречу. Тариф, помедлив считанное мгновение, последовал за ним.
Тариф не рассчитывал выжить после предательства и святотатства, которые совершил. Он думал умереть в храме, рядом с останками Гаданфара.
Но Тариф был стар, и он был самудийцем, он поклонялся Смерти и готов был ее принять.
Конрад де Фер был молод и где-то далеко на Севере, в городе с гордым именем Львиное Сердце его ждала самая прекрасная женщина Сияющего Ирама.
Он дрался с яростью и силой, которые поразили даже опытного Тарифа.
Он прошел сквозь самудийцев, как нож проходит масло. Трое остались лежать на камне, истекая кровью, один из воинов скорчился чуть поодаль - Конрад отрубил ему руку.
Тариф следовавший за рассвирепевшим гигантом не поразил ни одного из своих соплеменников. Не потому, что не решался этого сделать, а потому, что просто не успевал.
Но вот длинная пика метнулась к Конраду, готовая пронзить его бок.
Тариф мечом отбросил древко в сторону, спасая чужеземца, и в то же мгновение что-то коротко и мощно укололо его в шею, кровь ударила из раны тугой струей. Тариф повалился на колени. В него вонзилось еще несколько копий.
Старый воин умер раньше, чем Конрад добежал до ступеней храма.
Самудийцы на миг растерялись, хоть это было и не в их обычае. Но сила и воинское мастерство
Конрад вырвался на открытые улицы. Будь он во вражеском лагере, его все равно изрубили бы в куски, взяв числом. Но вокруг лежал город-призрак, и несколько десятков человек несли свою службу там, где некогда жили десятки тысяч. Ему удалось оторваться от погони в запутанных улицах. Конрад понятия не имел, куда бежит, но это не имело значения.
Ночью, когда самудийцы прекратили свои бесплодные попытки его отыскать, Даннаец взобрался на самую высокую башню, сверху разглядел нужное направление и уже к рассвету вырвался из каменного плена. Эта ночь, как потом вспоминал Конрад, стоила ему нескольких седых волос, потому что пустынные улицы Хастуршада таили в себе опасности, которых боялись даже сами стражи-самудийцы. Силы Тьмы в свете обоих лун вышли на охоту за живыми душами.
Но им не суждено было заполучить Конрада.
Тем утром он набрел на табун, которые пасли несколько самудийцев. Зарезав самого неосторожного из пастухов, Конрад вернул себе своего норовистого козлорогого скакуна, вместе с которым захватил еще двоих и потом, в степи, погнал их в разные стороны, что бы спутать следы.
Даннаец растворился в Пустоши. Несколько дней самудийцы преследовали его, но Конрад оторвался слишком далеко.
Отравленное Море.
Ему казалось, что дойдя до Хастуршада, он расколдовал Пустошь для себя.
Теперь она была просто пустыней, просто горами, просто лесами. Видения больше не преследовали его. Отрезанные головы не разговаривали с ним. Конрад рвался на север, на Полярную Звезду и обратный путь занял у него втрое меньше, чем путь не юг. Не потому, что теперь он знал дорогу, в Пустоши нет дорог, и он шел теперь другими тропами, обходя места, в которых уже побывал и забредая в дебри, которые миновал прежде.
Но теперь Пустошь будто бы не сопротивлялась ему, не пробовала всеми силами поглотить дерзкого чужака.
Чем дальше на север, тем чаще встречались ему иаджудж. Ему снова пришлось принять на себя личину Кожелицего. Снова он пролеживал часы, ожидая, когда пройдут караваны.
Пустошь оправдывая свое название, пустела не по дням, а по часам.
Зов Нэтока уводил на север все новые племена и кланы.
Конрад, что бы не наткнуться на один из многочисленных воинских отрядов, тянувшихся на север, повернул теперь на Восток, к Отравленному Морю.
В лиманах на берегу Отравленного Моря Конрад потерял козлорогого. Огромный зверь провалился в топкую жижу, и несмотря на свою мощь так и не смог выбраться, лишь увязая с каждой попыткой все сильнее и сильнее. Тогда Конрад, который совершенно выбился из сил и сам чуть не погиб, стараясь спасти зверя, ударом молота прервал страдания верного спутника. Под ним и раньше убивали лошадей, но к длинногривому, рогатому и свирепому зверю, на котором он проскакал половину Пустоши, Даннаец успел привязаться особенно.